Ледяная тревога сдавила моё тело.
— И ты звала меня, чтобы сообщить об этом? — он смотрел на меня примерно так, как я на Радоглазов мост, когда увидела его впервые — почти с ужасом.
— Я не знала, что зову тебя, прости, — прошептала в отчаянии, кажется, совсем не то, что нужно. — Лиллайа сказала мне, что это зов. Я не хотела.
— Твой зов был из-за Бадры? Чтобы сообщить мне? Скажи! — он коснулся переносицы, как делал это в прошлом, то есть в будущем, в минуты смятения. Прикрыл на мгновенье глаза. — Это правда?
— Нет, — задыхаясь от болезненного спазма в животе прошептала я. — Он был из-за тебя, — удар в солнечное сплетение был почти осязаем. А его боль — чудовищной. — Мне… я… — но произнести эти слова была не в силах. — Но ты прав. Ты нужен мне не меньше… — выдохнула с трудом.
Иллай опустил руку и странно смотрел на меня с минуту. Очень медленно боль растворялась, превращаясь во что-то другое, чему я пока не могла найти объяснения. Как это ему удаётся? Смотреть разом с отчаянием, тревогой, облегчением и улыбкой? Я неровно вдохнула.
— Так он не сказал, куда именно тебя приглашает?
— Нет. А что он должен был сказать? — я пыталась унять дрожь в коленях. Безрезультатно, впрочем.
— И ты не знаешь, зачем он позвал тебя?
— Вероятно, чтобы прогуляться? Развлечься? Что ещё делают на праздниках обычно? У нас это происходит именно так, — лепетала я. — И что все так переполошились с этим праздником?! — воскликнула, наконец, стараясь казаться возмущённой. — Возможно, пора объяснить мне, что я упускаю?
Иллай странно усмехнулся, потом ещё раз, качая головой. И я застыла, испугано глядя в его опасно блестящие глаза и на волнующий румянец. Он поймал мой взгляд, разомкнул губы, и сердце моё ударило в пустоту. Потом его глаза удивительно изменились, словно к чёрному плеснули глубокой синевы, и он приблизился ко мне, громким шёпотом сказав:
— К чёрту Бадру! — одна рука скользнула на талию, другая — под волосами на затылок. Губы почти коснулись губ молчаливым вопросом. Сердце ответило сердцу, сплетаясь в единый бешеный ритм. Хранитель прижал к себе крепко, еле выдохнул, — Дели… — коснулся осторожным поцелуем. И лишь потом уже — смелее, жарче, ослепительнее.
Я приняла поцелуй. Как и следующий. И ответила тем же, тихонько стянув резинку, что держала его волосы. Они скользнули ему на лицо, а я запустила в них пальцы, как давно о том мечтала. "Наши губы всегда должны быть сомкнуты", крутилось в голове.
Еле сдержала стон. Господи, переживу ли?
Наконец, тесно прильнула к нему, шепча:
— Прости… Прости меня!
Иллай отстранился на мгновение сжал мои плечи в ответ, и поцеловал теперь почти отчаянно.
— Что значит, к чёрту Бадру?! — я дёрнулась и едва не застонала, услышав пронзительный возглас именно Бадры.
— Что за заклятье на тебе, рати?! — пробормотал Иллай, как-то странно улыбаясь и по-прежнему крепко прижимая меня к себе. — С тобой невозможно делать абсолютно ничего, всегда кто-то мешает. То родственники, то медведи.
— В таком случае, я не уверена, что и медведь не был твоим родственником тоже, — осторожно улыбнулась, в надежде, что Бадре не видно моего пылающего лица.
— Потрудись объяснить, почему ты целуешь мою девушку? — Бадра сделал ударение на “мою”, и я покраснела ещё больше. От возмущения на этот раз.
— Со мной? Или с Бадрой? — прошептал Иллай, близко глядя на меня совершенно невероятными своими глазами. Дыхание его было ещё сбитым. — Решай! — сжал мои пальцы так, что мне сделалось почти больно.
— С тобой, — ответила не задумываясь. — Конечно, с тобой.
— Хорошо! — он легонько коснулся моего лба коротким поцелуем и спокойно развернулся к Бадре, загородив меня спиной. Протянул назад раскрытую ладонь, и я вложила в неё свою руку.
Никогда раньше не обращала внимания, как широк в плечах он был. Я скрылась за ним без труда.
— Ошибаешься, приятель, — просто сказал он. — Не твою.
К сожалению, или, к счастью, я не могла видеть лица Бадры. Полагаю, оно походило сейчас на так любимый мною томатный суп.
— Не смей говорить того, чего не знаешь! Она дала мне своё согласие!
— Кажется, соглашение было не совсем честным, не так ли?
— Да как ты…!
— Смею, — по-прежнему невозмутимо произнес Иллай.