«Антонин Вондрейц» стал самым большим, самым сложным романом Чапека-Хода. Критика по праву считает его и лучшим произведением писателя. За ним последовали роман «Индры» (1921), дилогия «Вилем Роскоч» (1923) и «Ржешаны» (1927). Чапек-Ход заимствовал у О. Бальзака примененный в «Человеческой комедии» принцип «сквозных персонажей» — переход героев из одного романа, в котором они играют второстепенную роль, в другой, где они становятся главными действующими лицами. Это позволило связать между собою романы «Турбина», «Антонин Вондрейц», «Вилем Роскоч» и «Ржешаны», создать единую картину жизни чешской столицы и провинции от предвоенного времени до первых лет существования республики. Новым явлением в творчестве Чапека-Хода была не только циклизация романов, но и расширение социального фона даже в отдельных вещах, углубление психологического анализа и появление нового типа героя-интеллигента, решающего вопрос об отношении к народу и находящего свое место в народной среде.
Для чапековских интеллигентов, отвергнутых по той или иной причине обществом буржуа, характерно не нисхождение в народ, а восхождение к нему в том смысле, что герои обретают при этом высокие человеческие качества. Женитьба на женщине с низким социальным положением — следствие пересмотра героем шкалы жизненных ценностей, а не «опрощения». Счастье в этом супружестве — результат того, что народная жизнь стала естественной жизнью персонажа. Чапек-Ход не идеализировал «маленьких людей». Он видел и среди них собственников, которых обличал не менее страстно, чем буржуазный «высший» свет. Его неимущие герои-интеллигенты потому и счастливы со своими подругами, крестьянками или служанками, что одни проявляют бескорыстие, а другие умеют его ценить. Новые черты реализма Чапека-Хода столь же очевидны, как и в романах, в четырех маленьких шедеврах-новеллах «Доченька Иаирова» (1919), «Эксперимент» (1922), «Кто кого...» (1924) и «Сто граммов тела» (1926).
«Доченька Иаирова» принадлежит к тем немногим произведениям писателя, в которых он открыто выразил сочувствие к главному действующему лицу. Об этом свидетельствует ласковое слово «доченька» в названии повести. Чапек-Ход сравнил поступок военного врача Иржи Стаха, чей поцелуй даровал умирающей от туберкулеза Ирме Стейновой легкую кончину, с чудом, сотворенным Иисусом Христом, — воскрешением дочери раввина Иаира. Автор пришел к парадоксальному выводу о том, что Стах совершил большее благодеяние, чем Христос, который заставил девушку дважды пережить ужас приближающейся смерти.
Действие «Доченьки Иаировой» Чапек-Ход отнес ко времени первой мировой войны. Он чутко уловил особенности мировосприятия «потерянного поколения» и наделил ими сознание боевого офицера Иржи Стаха. Его болезненно изломанное чувство к Ирме Стейновой, сестре конноторговца, писатель изобразил развивающимся одновременно с зарождением любви героя к юной крестьянке Барушке. Ирма оказалась жертвой богатства, которое война принесла ее брату. Хорошо оплаченное искусство врачей превратило склонную к полноте девушку в эфирное, но смертельно больное создание, а полученное в пансионе аристократическое воспитание вступило в противоречие с привычками, приобретенными в мещанской среде. Лишения, пережитые Барушкой, напротив, сформировали цельный характер, закалили ее нравственно и физически. Ей удалось вернуть душевное равновесие Иржи Стаху, утраченное им после смерти Ирмы. Врач-чех, который тяжело переживал свое участие в войне на стороне Австро-Венгрии и тайно помышлял о самоубийстве, своими отношениями с выросшей в семье живодера Барушкой бросил вызов чванному австрийскому офицерству и устоял в конфликте с ним. Счастье, обретенное Иржи Стахом и Барушкой, подчеркнуло в повести трагизм образа Ирмы, чья любовь и музыкальная одаренность погибли, не познав расцвета.
Местом действия в «Доченьке Иаировой» Чапек-Ход избрал далекий от линии фронта шумавский край. Описания красоты горных лесов, живописных сельских праздников и возвышенного драматизма неразделенной любви, контрастирующие с воспоминаниями Иржи Стаха о зверствах австрийской армии в Сербии, поставили повесть в ряд самых поэтичных произведений чешской литературы XX века. Оптимистический финал, в котором жизнь опровергла представления Иржи Стаха о всемогуществе сил войны и разрушения, выделял «Доченьку Иаирову» на фоне обычно имевших трагические концы антивоенных произведений 1920‑х годов.