Главное здание фабрики было до того старое, что приспособление его под промышленные цели казалось чуть ли не дерзким неуважением к старине. В непосредственном соседстве с огромной железной, окрашенной в красный цвет, крышей с куполом и торчащим над ним шпилем — указание на то, что некогда это строение было барским домом с башенкой, — нахально дышала выхлопная труба газового двигателя. Труба эта была явной насмешкой над старинной кичливостью купола в форме луковицы, хитроумно сложенного из восьми широких полотен и посаженного на широкую четырехугольную башенку.
Части стен, видневшиеся из-за деревьев, которые вряд ли были моложе самого здания, приняли под воздействием веков тот неподдельный золотисто-коричневый тон, какой вызывает горячее восхищение любителей пражской старины, ностальгическую любовь ко всему невосполнимому, подверженному, однако, пускай медленной, но неумолимой гибели.
Здесь алчность нового времени с особенной наглядностью сталкивалась с благородством древности. Если фабрику девятнадцатого века отделяла от барского гнезда шестнадцатого необозримость времени, то пространственно они очутились в самом тесном соседстве и даже проникали одна через другую. Труба прошла сквозь башенку до самого купола, так что корыстная наглость современности пыхтела — пфу-пфу-пфу — прямо в лицо почтенной древности. Стена здания, обращенная внутрь острова, была — за исключением верхнего этажа — закрыта пристроенными позднее и окрашенными в серый цвет просторными галереями из железных конструкций — в них, видимо, размещались мастерские, — и на одном конце этих галерей юрко сновал подъемник, спуская с пятого этажа ящики с готовой продукцией.
Это было как кощунство, ежедневным повторением низведенное до простого греха. И не рухнул барочный купол, не разошлась солидная кладка стен — по крайней мере, не больше, чем на незначительную трещину, тонкой чертой прошедшую от крыши через все окна; эта трещина обозначила степень оседания тяжелого строения, произошедшего, быть может, тотчас по окончании строительства, а может быть, и позже, но никак не повлияла на многовековую жизнь здания.
Казалось, благородная дама в золотисто-коричневом бархате сознательно не замечает приставшего к ней нахального рабочего в серой, хоть и новой, прозодежде. Большое квадратное окно в самом широком месте крыши, по-прежнему безразличное к ближайшему окружению, с неотвратимой пристальностью устремляло свой взор за реку, на Летненский холм.
В слепящем сентябрьском солнце, сиявшем в то роскошное утро, широкие тени делались глубже и резче выступали ярко освещенные контуры предметов. Это сияние смягчало смуглоту старых стен, прорисовывая грани светлым золотом — как на некоторых дешевых открытках с памятниками архитектуры.
Вацлав с великими предосторожностями провел Лейба в сад, окружавший фабрику с этой стороны, у входа дал ему знак подождать, сам же заглянул за угол.
— Старик на месте? — спросил он у кладовщика, наблюдавшего за погрузкой товара.
— Что ты, он нынче в торговой палате, — был ответ.
«Вот и славно», — подумал Вацлав, и камень свалился у него с сердца. Он поторопил Лейба подняться по железной винтовой лестнице на углу здания — тут не грозила опасность нежелательной встречи, раз шефа не было дома: никто из работавших на фабрике не смел пользоваться этой лестницей.
Вацлав нервничал, а Лейб моргал глазами, горевшими, как у ночного хищника, вышедшего на охоту средь бела дня. На пятом этаже винтовая лестница, соединенная с каждым из предыдущих этажей, кончилась, и оба вошли в коридор.
Отсюда, уже в полной уверенности, что их никто не застигнет, они попали на главную лестницу и, поднявшись на несколько ступеней, очутились перед старинной деревянной решеткой весьма искусной резьбы. Синее муаровое полотнище с другой стороны решетки закрывало вид на внутреннее помещение. Решетка была снабжена прекрасной, хотя и простой по форме, дверной ручкой ренессансного стиля, отполированной ладонями многих поколений до серебристого блеска и стертой до зернистой структуры металла, как оно бывает на древних кованых изделиях. И сам замок был отличной старой работы.
Но в притолоке был укрыт электрический звонок, о котором знали только посвященные; даже Вацлаву пришлось на ощупь искать кнопку, чтобы позвонить.
Не сразу за решеткой послышался осторожный шорох. Вацлав, зная, что это означает, с обычной своей угрюмостью бросил: