— Пусти! — требовал он и тянул ко мне свои жуткие руки.
— Не пущу! — Я пряталась от него за воротами. — Убирайся!
Напрягая все силы, я вставляла в железные пазы бревно-щеколду, но каштановый человек прорастал через ворота — и я пускалась бежать. Я проносилась через двор к спасительным каменным стенам, ныряла в низкий проем черного хода, мчалась по узким коридорам, по лестницам, перепрыгивая через ступеньки, но каштановый человек неотступно следовал за мной. Стоило мне остановиться перевести дух, как за спиной раздавались его шелестящие шаги.
Это был мой замок, но я блуждала в нем, как в лабиринте. Я снимала со стен факелы, чтобы подсветить путь, но факелы стекали на руки размякшим пластилином, а стены рассыпались на кубики, стоило их толкнуть. Ломались прутики-копья, рассыпались спичечные сундуки, где я пыталась спрятаться. В миг, когда я понимала, что мой замок — игрушечный и не способен дать мне защиту, что у меня нет и никогда не было настоящего замка — ноги мои подкашивались… Тогда каштановый человек настигал меня.
— Дура! — извергал он безгубым ртом-трещиной и больше уже ничего не говорил до самого конца, до спасительного звонка будильника.
Его лицо непрерывно менялось: по молочной коже расходились желто-коричневые разводы, образуя бугры и складки, то скрывая, то выпячивая мясистый нос. Я старалась не отводить от его лица взгляда — лишь бы только не видеть кошмарных семипалых рук, которыми он хватал меня и держал.
Пальцы каштанового человека распластывались по мне, оборачивали мои плечи, словно капустные листья — бабушкин голубец. Когда они желтели и сворачивались в трубочки — с ними вместе сворачивалась моя кожа.
Иногда каштановый человек будто бы жалел меня, обнимал, прижимал к себе; это было хуже всего. Его куртка прорастала в меня крепкими шипами — и чем отчаянней я старалась отодвинуться, тем сильнее они ранили меня. Его куртка бурела от крови; круглые глаза блестели в свете игрушечных факелов.
«Просто глупый сон!» — проснувшись, твердила я сама себе в подражание родителям и шла, как ни в чем не бывало, в школу, но по вечерам меня бросало в дрожь от одного лишь взгляда на подушку: ведь в «глупом сне» меня поджидал каштановый человек…
Надо ли говорить, что за месяц он совершенно меня замучил?
В конечном счете он начал мерещиться мне наяву. Чудились то шаги, то лицо за окном, то прикосновение шершавых пальцев… Родители всерьез забеспокоились и отвели меня в поликлинику. Участковый врач пожал плечами, выписал от школы освобождение на неделю и посоветовал обратиться к психологу.
Психолог, дородная тетка с огромными серьгами в ушах и вся обвешанная бусами, внимательно выслушала меня. Сначала она мне понравилась: она была первым взрослым, кто, по всем признакам, отнесся к каштановому человеку серьезно. Но потом она предложила отворить ворота и позвать каштанового человека в замок поиграть, и назидательным тоном добавила, что игрушками надо делиться.
— Дура! — выкрикнула я, удирая из кабинета.
Как ни странно, после этого дело пошло на лад.
Я поняла, что упустила кое-что из внимания. Каштановый человек был невысок, но казался взрослым, и — как говорил прежде папа — он делал худо не просто так, а в ответ на то, что делала я… Не значило ли это, что от него отвязаться было не сложнее, чем от обычного настырного взрослого?
Собрав все свое мужество в кулак, я пришла одна в парк к каштанам, изобразила всем своим видом глубокое раскаяние, извинилась и обещала впредь вести себя хорошо.
Это подействовало!
Больше каштановый человек меня не беспокоил ни во сне, ни наяву, и вскоре перестал казаться страшным. Кошмары поблекли в памяти, и я удивлялась сама себя: как можно было всерьез бояться такого нелепого чудища?
Окончательное выздоровление произошло в новогоднюю неделю. Мы с Димкой и Вовчиком провели тщательное расследование — с двумя незаконными проникновениями, слежкой и допросом с пристрастием — и выяснили, что под личиной школьного Деда Мороза скрывался физрук ВасильВасильич, а на районной ёлке накладной бородой щеголял какой-то хмырь из дома напротив булочной. На празднике, который устроили родители Вовчика у него дома, в просторной трехкомнатной квартире, добрым дедушкой притворялся мой родной дядя. Он спотыкался о полы длинного кафтана, постоянно поправлял отваливающиеся усы и путался в репликах, так как подменял Вовчикова папу и подготовиться не успел.
Мать Вовчика, тетя Женя, продавала книжки в магазинчике при Дворце культуры, а отец, Сергей Алексеевич, работал в представительстве Министерства иностранных дел, а, может, занимался одновременно и еще чем-то, жутко интересным и жутко секретным. Он часто надолго выезжал за границу и редко бывал дома, но привозил из каждой поездки какой-нибудь экзотический сувенир. В то воскресение — мы знали это от Вовчика, сумевшего подслушать, как родители обо всем договаривались — Сергей Алексеевич должен был понарошку уехать на работу, чтобы появиться на празднике в костюме Деда Мороза, но вышло так, что его вызвали на работу по-настоящему. Это наводило на интересные мысли.