— Да. Дитмар, как насчёт уже вас. Вы испугались меня вчера.
— Да? Когда?
— В умывальне, — почему-то сложилось ощущение, что Дитмар притворился, что забыл. Он сильно замялся и принялся в защитном жесте натягивать рукава на пальцы.
— Просто вы так смотрели пристально. Мне это не нравится.
— Вы спрятали от меня кое-что. У вас синяк на ноге, — Дитмар нервно дёрнулся и испуганно сжался. — Почему вы так боитесь?
— Вам… Лучше не знать.
— Я очень хочу вам помочь. Я понимаю ваше недоверие, но неужели я дал вам повод так плохо о себе думать?
— Вы не виноваты. Простите, пожалуйста, не уходите, — Дитмар испуганно округлил глаза, и сердце ёкнуло от этого взгляда. Вильям видел разные глаза пациентов. Он видел одержимость, видел депрессию, видел безумие. Но такого взгляда не видел ни разу.
— Я готов вас выслушать. Хотите ли вы говорить? — Дитмар кинул на него затравленный взгляд и поджал губы, ему явно было плохо, дискомфортно, и он боялся. Но если он будет молчать, толку от сеансов не будет, поэтому лучше сейчас немного надавить, чем потом самому себя грызть за то, что не смог договориться с пациентом вовремя. Как он до сих пор грызёт себя за смерть того шизофреника с чипом. — Вы предлагаете мне освоить телепатию?
— Нет. Я… Я-я… Это не я.
— Не вы что?
— Не я себе делаю больно, — Дитмар наконец оторвал глаза от своих рук и заглянул ему в глаза. — Я понимаю, что вы думаете. Что я псих. Но я не болен.
— И почему вы здесь тогда?
— Потому что мне никто не верит, — Дитмар мгновенно окрысился, но, столкнувшись с совершенно спокойным взглядом Вильяма, тут же осел и закрыл лицо руками. — Я болен, но… Я не знаю, как сказать. Мне плохо…
— Что вас беспокоит, конкретнее.
— Мне снятся сны. Я не отдыхаю ночью, я хожу и убегаю. Эти коридоры… Они тюрьма для моего разума. Я не могу вспомнить ничего за их пределами. Но иногда мне снится… мой друг… Мы гуляем в тихом месте, под деревьями, говорим… И это меня спасает. Я просыпаюсь и становлюсь ещё больнее… А они… — Дитмар наклонился вперёд, переходя на заговорщический шёпот. — Они не дают жить. Я просил его не приходить так, потому что его безглазое лицо всех пугает. Но он считает, что так всем лучше.
— Почему?
— Он пытается нас спасти. — Вильям вздрогнул. Он вспомнил, что в тот самый момент, когда умирал мистер Бейкер, его что-то повалило на пол и звало в тот коридор. Что за чушь? — Но как? Нет у нас шанса, мы уже всё…
— А разве врачи не могут помочь?
— Нет. Иначе вы окажетесь здесь, — Дитмар постучал пальцем по столу. — С этой стороны стола. Вы не знаете, за что берётесь.
— Знаю. И я не боюсь, — Несколько секунд глаза в глаза. Дитмар подслеповато щурился, рассматривая его лицо и наконец ухмыльнулся на один бок.
— Если вы хотите добраться… До сути, вам нужно довериться. Мой друг проведёт вас туда. Но вам придётся сначала оказаться на моём месте. И тогда вы увидите то, чего не видите. Понимаете?
— Да, мне нужно немного сойти с ума, чтобы добраться до правды, — Дитмар закивал с воодушевлением.
— Да-да. А ещё… У меня нет времени. Я… Я хочу встретить Рождество. Пожалуйста.
— Я буду рядом с вами. Я не ваш предыдущий врач, я не брошу ничего на полпути, — Вильям аккуратно накрыл рукой пальцы Дитмара, сжатые на краю стола. — Мне некуда отступать.
— Я добуду. Я достану подсказку для вас. Если обещаете меня слушаться.
— А теперь по порядку, что у вас болит?
— Вот это. — Дитмар задрал рукав. Снова синяк от пальцев. И на шее тоже. Да кто это делает, если не Дитмар? — Я плохо вижу, я боюсь…
— Вы носили очки?
— Да. Я не вижу того, что хочу… И сердце колотится…
— Я могу посмотреть на синяки?
Дитмар на секунду замер, прикусил губу и кивнул. Вряд ли это что-то даст, но, в конце концов, каких-то идей у него самого нет вообще. Обойдя стол, Вильям поднял Дитмара с кресла и принялся осматривать кисти рук. Если он наносит все эти повреждения сам себе, значит, должны остаться следы. Но руки Дитмара оказались очень слабыми. Он даже не смог как следует сжать пальцы Вильяма, когда тот попросил. Задрав рукав, чтобы рассмотреть синяк на запястье, он покачал головой. Не с такими слабыми пальцами ставить такие синяки. Вильям аккуратно развернул руку Дитмара и замер. В синяке было видно пятерню очень отчётливо. У человека явно железная хватка, он очень сильно может сжать пальцы. И из-за этого было видно чёткий отпечаток кое-чего очень интересного. Кольца. На указательном пальце. Получается правая рука и кольцо. Рука не была похожа на женскую, слишком широкая ладонь. Хотя кто знает. Интересно, осматривали ли судмедэксперты Дитмара, эти синяки явно могут многое сказать. Жестом попросив Дитмара задрать голову вверх, Вильям аккуратно оттянул ворот пижамной рубашки. Тоже чёткая пятерня. Пока Дитмар не видел, он аккуратно приложил свою руку к отпечатку. В принципе, руки примерно такого же сложения, может, слегка длиннее пальцы. На второй руке тоже синяк от пальцев, его волокли куда-то за руки. Почему, если Дитмар говорит, что всё происходит почти каждую ночь, он молчит? Он очень нервный, чуть что — и крик. Неужели его настолько запугал некто, что он боится даже звук издать, привлечь внимание?
— Дитмар, почему вы не зовёте на помощь?
— Я… Я боюсь.
— Вас так запугали? — Дитмар поднял лицо и впервые посмотрел глаза в глаза, прямо, открыто.
— Я боюсь за вас. Врачи не виноваты. Никто не должен пострадать из-за меня.
— Но тогда страдаете вы сам.
— Я знаю. Я… привык.
Вильям едва сдержался, чтобы не втянуть воздух сквозь зубы. Потому что только что он понял одну важную вещь. Дитмар — это его отражение. Как он боялся идти в полицию, как боялся жаловаться соседям, даже деду… Потому что свято верил в то, что всех их тут же покарает нечто свыше, молнией в темечко шибанёт. Не сдержавшись, он ободряюще положил руку Дитмару на плечо, и тот, сначала вздрогнув, измученно улыбнулся.
Когда Дитмара забрали санитары, Вильям уже знал, что пропал. Врачам нельзя вовлекаться в процесс лечения, никогда и ни при каких обстоятельствах. Это было обязательное правило, потому что, вовлекаясь, ты начинаешь рисковать собственным разумом, собственным психическим здоровьем, принимая всё на себя. Их учат не бежать туда, где есть умирающие, не зная обстановки, потому что ещё один умирающий никому не нужен. И что теперь делать, как с этим дальше работать? Он не сможет отстраниться от Дитмара, уже не сможет. Тяжело, в голос выдохнув, он закрыл лицо руками, пытаясь понять, что делать дальше.
Он не знал, сколько просидел в этой позе, когда наконец решился. Ему нужно поговорить с профессором обо всех своих догадках касательно Дитмара и убийцы. В том, что между ними есть связь, Вильям не сомневался ни секунды. Быть может, мистер Форинджер, как основатель проекта и тот, кто в принципе имеет гораздо больше опыта, сможет подсказать что-то дельное. Профессор открыл дверь почти сразу, не сидел за столом. Усталым взглядом окинув Вильяма, вздохнул и протянул руку.
— Вы пришли отдать карточку?
— И да, и нет.
— Вы хотели со мной поговорить? — Профессор Форинджер слегка нахмурился и открыл дверь пошире, пропуская Вильяма. — У вас есть вопросы по лечению? Я знаю, после того, как умер мистер Бейкер, Дитмар в очень угнетённом состоянии, он и без того зажат… — тяжело опустившись в кресло, он слегка поморщился.
— Мистера Бейкера убили, — профессор выдохнул сквозь зубы и прикрыл глаза рукой.
— Я знаю. Если бы он просто повесился, над моей головой не висела бы как дамоклов меч эта детектив Воловски. Ужасная гарпия, вцепилась когтями и рвёт мою документацию в клочья. Бедный Лэри уже трижды давал показания. Ему самому после этого психотерапевт понадобится.
— Я хочу поговорить о Дитмаре. У него синяки. У единственного из всего отделения. Синяки от насилия. — Профессор отхлебнул чая. Было заметно, как ему некомфортно держать чашку дрожащими пальцами. А уж про ревматизм и говорить не стоит, он скрючивал ему пальцы ужасным образом и заставлял подниматься на грузовом лифте, а не по лестнице. Поэтому Вильям и не боялся разговаривать с ним об этом, профессор не смог бы ни задушить мистера Бейкера, ни так калечить Дитмара физически. — Нет никаких признаков селфхарма. Он, наоборот, очень аккуратный. И ходит он твёрдо достаточно, чтобы не падать.