— Я к вам совсем ненадолго, — Вильям быстро разделся, снял обувь и прошёл в подобие кабинета с эркером на улицу. Присев на кушетку для пациентов, чтобы как бы продемонстрировать уважение к личным границам пожилого врача, он сложил сумку на колени. Мистер Хэдвиг обошёл кабинет, раскрыл блокнот и присел напротив Вили в огромное каминное кресло. Явно ужасно неудобное, но создающее статус.
— Я так понимаю, вас интересует что-то насчёт Дитмара Прендергаста?
— А вы его так хорошо запомнили?
— Ещё бы, это мой последний пациент из психиатрии, после этого я поставил на этой сфере крест для себя. Знаковая фигура, скажем так.
— Дело в том, что в карточке в отделении нет никакой информации о том, откуда он перевёлся, никакой информации до попадания в отделение.
— Он в амбулаторном лежал. Вы разве не были в архиве?
— Его карту утеряли. Я… Хьюго мне сказал, что вы были его первым врачом. До попадания в отделение он тоже с вами был?
— Да, я его принял и вёл с самого начала, — Мистер Хэдвиг слегка дёрнул бровью, он явно не доверяет ему. — Утеряли, говорите?
— Украли.
— Пф, я не удивлён. В этом приюте чёрт знает что всегда творилось.
— А можно подробнее? — в наступившей тишине мистер Хэдивг смерил его спокойным тяжёлым взглядом и наклонился.
— А для чего вообще пришли вы? Может, сначала я ознакомлюсь с причиной вашего визита? Будьте любезны.
— Двое пациентов убиты. Один пропал вместе с врачом.
— Прям в отделении? — похоже, он сумел удивить мистера Хэдвига, потому что на его лице читался настоящий шок.
— Да, прямо в отделении. Я ответственен за жизнь Дитмара, и я хочу знать, как вытащить из него показания. Он видел убийцу, он знает, кто это, но… Не может сказать, его собственный мозг не даёт ему это сделать.
— Боже… Надо мне было остаться и довести его… Это подумать только… — он откинулся на подушку и, нахмурившись, принялся гладить шею. Нехороший знак.
— Дело в том, что… У меня проблемы в постановке диагноза. Записи, которые вы сделали при поступлении, они не актуальны. То, что с ним происходит, со стороны сильно напоминает шизоаффективное расстройство. Но не является им, — мистер Хэдвиг поднял на него взгляд и дёрнул уголком губ. — Я понимаю, что это звучит как идиотизм и что я как психиатр, видимо, полный ноль, раз не могу поставить диагноз. Но я принёс запись его речи. Пожалуйста, послушайте. Это очень важно. Не для меня, для Дитмара, я искренне хочу ему помочь.
Спустя несколько мгновений напряжённого молчания мужчина наконец цокнул языком и сделал приглашающий жест рукой. Вильям тут же вытащил из внутреннего кармана диктофон и, положив на кофейный столик, включил. Сначала мистер Хэдвиг слушал с явным недоумением, потом наклонился к диктофону, чтобы лучше слышать и сцепил руки в замок. Вот сам Вильям спрашивает, почему Дитмар хочет познакомить его с другом. Тот спустя время отвечает. Услышав его ответ, мистер Хэдвиг откинулся на спинку и прижал палец к губам, в глубокой задумчивости смотря в окно. Вильям выключил диктофон и тяжело вздохнул. Он понимал, что это может звучать бредом, но то, что он чувствовал, требовало выхода. Говорить тем, кто работает в приюте, он боялся, потому что так и работы лишиться недолго. И хорошо, если он не окажется в итоге в соседней с Дитмаром палате. Поэтому надеялся, что этот человек не отвернётся от него.
— Он описывает сквер, верно? — дождавшись кивка Вильяма, мистер Хэдвиг поджал губы и провёл рукой по лицу. — Как сейчас этих ангелов помню. А о каком мужчине речь?
— Я видел его в сквере, он часто гуляет в старой части. Вы понимаете, о чём я? У него явно замедленное мышление и бред толкования. Но нет никаких признаков депрессии и других расстройств, которые бы к этому приводили. Я не могу поставить ему диагноз, потому что… Я не считаю его больным.
— Вы считаете, что он притворяется?
— Нет. Ему плохо, очень плохо, он боится, часто жалуется на боль, он явно плох. Но это не одна болезнь, — Вильям чувствовал, как на него снова накатывает тревога, необоснованная и сильная. Его тут же дёрнуло, мышцы вокруг глаза болезненно заставили зажмуриться. Тут же увидев это, мистер Хэдвиг налил ему чаю и пододвинул чашечку.
— Выпейте, может полегче станет. И давно у вас это?
— Всю жизнь, но я долго был в ремиссии, а на фоне стресса опять покатился… Спасибо.
— Я так понимаю, есть что-то, о чём вы боитесь сказать, иначе бы вы уже обратились за помощью к коллегам из приюта.
— Да. Я не могу поставить диагноз, потому что я нашёл ключ к тому, что говорит Дитмар. Для меня его речь звучит нормально. Я говорю с ним на одном языке, который не понимают другие.
— Вы боитесь, что сошли с ума?
— Нет. Я боюсь за него. Я сенсорно перегружен, я постоянно начеку, каждый шорох, каждая тень на краю видимости… Я начинаю терять бдительность, потому что не вижу сути. Какой толк в том, чтобы видеть детали, если я не вижу всей картины, не понимаю связи между ними.
— У вас тревожное?
— Да, и не только оно. У меня глаза на затылке, так скажем, и это мне мешает, — Вильям откинулся на спинку кресла и попытался отхлебнуть чаю аккуратно, не дёргая лицом.
— У вас был травматический опыт? Что-то стало триггером?
— Да. Мелиссу утопили. Меня в детстве тоже притапливали, пока я не терял сознание, и вытаскивали. И снова притапливали много раз. Я… Я понимаю, знаю, как она умерла, какие мучения, как больно захлёбываться, как больно вдыхать воду, давиться ею… — мистер Хэдвиг кивал и тяжело вздыхал. Наконец он встал и, подойдя к стеллажу, достал какую-то коробку.
— Я не имею права это использовать без прямого разрешения пациента и передавать третьим лицам… Но я понимаю, что вам нужна опора под ногами, — он вытащил из коробки кассету и, повертев её, протянул Вильяму. На этикетке было написано «Дитмар Прендергаст № 1». — Это мой первый с ним сеанс. Если бы я мог, я дал вам записи из отделения, когда он впервые начал жаловаться, но там записывать было запрещено. Я так понимаю, ваша запись более чем нелегальна?
— Спасибо большое… Я очень хочу помочь Дитмару. Он видел убийцу, знает его, но не может описать, не может указать. И без моей помощи он не справится.
— Знаете, почему я оттуда бежал? — Вильям покачал головой, уже предчувствуя что-то нехорошее. — Я начал сходить с ума. Начал слышать шаги в пустых коридорах, видеть тень человека, слышать шёпот, шорох на чердаке, — мистер Хэдвиг потёр глаза рукой, хмурясь. — Я понимаю, что это бред, всегда понимал, но я ничего с собой не мог сделать, я начал бояться непонятно чего. А потом я заметил, что ночью бумаги на моём столе в закрытом кабинете передвинуты. Причём передвинуты сильно, кто-то их смотрел и перелистывал… И я решил, что нужно бежать, если я хочу сохранить хоть остатки разума, — он заглянул Вильяму в глаза, и тот почувствовал нервную дрожь. Потому что он чувствовал и слышал то же самое. Он сходит там с ума. — И вы меня понимаете. Сейчас, когда я вас слушаю, мне начинает казаться, что там действительно что-то нечисто. Кто-то или что-то пытается свести там всех с ума. И, как я понял по вашим рассказам, все ваши предшественники сбежали по той же причине. А учитывая ваши опасения и страхи, вы там такой не один, но вы все боитесь рассказать друг другу о том, что с вами происходит, чтобы вас не посчитали сумасшедшим. И ещё, — он вытащил из коробки фотокарточку с подписью ручкой, сунул в конверт и протянул ему. — Это фото было сделано за три недели до попадания Дитмара в больницу. И вы сами прекрасно увидите, что я заподозрил. Он не сказал правды о том, что послужило триггером. Он соврал мне. Произошло что-то разрушительное, что развалило его психику к чертям в одночасье. И, возможно, если вы сможете узнать, что это было, вы поймёте всё.
Ехать домой было сложно. Кассета и нечто в конверте жгли сквозь сумку и куртку. Электричка оказалась почти пустой, в середине рабочего дня мало кто ехал. Усевшись около печки, чтобы отогреть слегка продрогшие ноги, Вильям рассматривал пейзажи за окном и думал о том, что узнал. А подумать было над чем. Не Дитмар выгонял врачей. Они бежали сами, испугавшись того, что происходило в отделении. Он и раньше сомневался, что на это место попадали такие уж тщедушные врачи, которые боялись просто крикливого пациента. Но сейчас всё встало на свои места. Наконец-то паззл сложился, и из исчадия Ада Дитмар обратился в несчастного пациента. Но что делать с этим дальше? Может, если мистер Хэдвиг дал ему эту кассету и сказал именно то, что сказал, он что-то понял? Или хотя бы заподозрил. По всему выходит, что вёл он Дитмара почти год, за такое время можно успеть выучить пациента вдоль и поперёк. А в то, что Вильям записал именно Дитмара, он даже не сразу поверил, это было видно по глазам. Значит, на кассете его ждёт по меньшей мере шокирующее открытие. Наконец остановка в Карлайле, можно выходить. Перегревшись на печке в вагоне, Вильям тут же начал стучать зубами, как только встал на перрон. Поправив шарф, он выбежал из здания вокзала и принялся ловить такси, чтобы не замёрзнуть окончательно. Срочно послушать, в тишине, и чтобы никто не подслушал. Как хорошо, что у него есть наушники.