И тогда, свободно, легко, всем своим существом Белль потянулась к нему, приподнялась на цыпочки, и его губы коснулись ее губ. Прикосновение перешло в поцелуй; поцелуй, не соединяющий их - Белль чувствовала это - но пронизывающий осознанием: к отдельности друг от друга нет возврата.
Через секунду она почувствовала, как что-то изменилось. Открыв глаза, Белль чуть отстранилась, чтобы заглянуть ему в лицо. Белль разняла и опустила руки - он смотрел на нее с потерянным, смятенным выражением. Внезапно оно исчезло, сменившись приглушенной, душной злобой.
Голд стиснул предплечья Белль и, вынуждая ее смотреть ему в глаза, прошипел:
— Я солгал тебе. Все арестованы. А те, кто уцелел, будут схвачены в ближайшие дни. Ну же, Белль, — он встряхнул ее, и тут же его пальцы разжались.
Он тяжело оперся о стол и медленно, неровно усмехнулся, почти попросил ее:
— Скажи, что я чудовище. Отшатнись. Сбеги.
Тянулись секунды, по щекам Белль струились слезы. Уже зная, что своим молчанием предает друзей, она шагнула к нему.
Ее рука снова накрыла его.
***
Выжидать, когда полностью стемнеет, не хватило терпения.
Нил бесшумно прикрыл за собой дверь и огляделся. В квартире Белль стояла мертвая тишина. Крадучись, он обошел все комнаты. Следов обыска он не нашел, но, вернувшись в гостиную, уже почувствовал: с Белль стряслась беда.
На полу что-то белело. Нил наклонился, подобрал чашку и почти сразу нащупал скол края.
Нил все еще сжимал чашку в руках, когда за спиной щелкнул выключатель, и комнату залил неяркий свет. Невозмутимо шагнув к столу, чтобы поставить чашку, Нил осторожно скользнул правой рукой в нагрудный карман, но негромкий, низкий голос за спиной предупредил:
— Не стоит.
Несколько секунд Нил не шевелился. Рывком обернулся.
В дверном проеме стоял более двух веков назад выпустивший руку Нила отец.
========== Глава 17 ==========
Cамым фантастичным было, насколько буднично и реалистично выглядел Румпельштильцхен. Нилу даже захотелось на мгновение усомниться в собственной нормальности; усомниться в реальности хлынувших в сознание воспоминаний о другом мире.
Нил не сводил взгляда со стоящего перед ним человека. В этом мире Рупельштильцхен уже не выглядел как чудовище. Впрочем — Нил скользнул взглядом по форме СС — это как посмотреть.
Больше двух столетий убегал Нил от мыслей об отце, и сейчас, глядя в холодные глаза стоящего перед ним человека он понял: побег удался. Нил ничего не испытывал. Ни разрывающего, лишь к концу первого века в Неверленде присмиревшего ощущения одиночества. Ни пришедшей на смену горечи. Ничего.
Физическое оцепенение понемногу отступало, Нил шевельнулся, переступил с ноги на ногу, откашлялся.
— Не думал, что вновь увидимся, — севшим голосом проговорил он. — Как ты меня нашел?
— Мы знакомы? — с вежливым интересом спросил Рупельштильцхен.
— Встречались, — с отрывистым смешком кинул Нил. На смену заторможенности все же подоспела злость, но не та, настоящая, копившаяся десятилетиями - да что там, столетиями - а поверхностная, первая, до какой удалось дотянуться, горячая, незрелая, почти мальчишеская. — Ты все же попал в этот мир. Как тебе это удалось? Вырастил волшебный боб? Затиранил фей? — слыша, как срывается голос, Нил замолчал.
— На безумца вы мало похожи, — размеренно заметил невозмутимо выслушавший его Рупельштильцхен, — а симуляция, какой бы искусной она ни была, едва ли лучший для вас выход.
— Можешь подсказать другой? — не вслушиваясь в слова, наугад бросил Нил.
Удивление отчетливее проступило на лице эсэсовца.
— С какой стати?— вкрадчиво спросил он.
Нил с минуту молчал, потом разразился хриплым хохотом.
— Да, ты ничего не делаешь наполовину, — отдышавшись, проговорил он.
Нил ожидал, что на лице Румпельштильцхена отразится растерянность, сожаление, или, напротив — раз уж сын стал настолько ему безразличен — гнев, злоба. Хоть что-то живое.
Но эсэсовец продолжал хладнокровно изучать его взглядом. Это даже на отречение не было похоже. Он просто смотрел на сына как на — как на незнакомца.
— Ты что, и правда не узнаешь меня? - вырвалось у Нила.
В темных глазах что-то дрогнуло, всколыхнулось. На мгновение.
— Вы арестованы, — заледеневшим тоном бросил эсэсовец.
— Как кто?
— Нил Кэссиди, я полагаю, — пожал плечами мужчина.
Нил прикрыл глаза, напрягся. Поглубже вдохнул.
В этом мире он произнесет свое имя впервые.
— Бэйлфаер.
Эсэсовец иронично повел правой, сжимающей револьвер рукой, — Нил узнал жест — но движение осталось незаконченным. Мужчина внезапно пошатнулся, отступил на шаг, прислонился к стене и замер. Плотно прикрыл глаза, учащенно, тяжело дыша.
— Бэй, — прошептал Румпельштильцхен.
***
Пошли вторые сутки с момента сорвавшегося захвата Лероя. Она разбирала бумаги, пыталась отследить перемещения поступавшего к Лерою динамита, анализировала данные от саперов, занявшихся складом. Параллельно огрызалась на озабоченно поглядывающую на нее Мэри Маргарет, поглощала кофе и почти случайно расколотила дома пластинку с маршем Auf Leidhersson.
Сейчас, молчаливо глядя на Джонса, Эмма и не пыталась создать хотя бы видимость допроса. Скользила по мужчине взглядом, отмечая обожженное веко, под неестественным углом согнутую и уже сильно опухшую правую руку, пепельно-серый цвет кожи. Воображение с готовностью рисовало детали допроса, ничего, как следовало из краткой записи в деле, не давшего. Эмма впервые, с тех пор как перешла работать в СС, не испытывала при мысли об этих деталях затаенного отвращения. Она вторые сутки просто ничего не чувствовала, словно ее заключили в подвижную, перемещавшуюся вместе с ней, прозрачную, звукопроницаемую, но отделявшую ее ото всех и всех от нее камеру. И Эмма толком не знала, чего хотелось больше: прорваться наружу или забиться поглубже.
— Хочешь поговорить об отце?
Эмма недоверчиво изогнула брови.
— Что? — она встряхнулась, и чтобы замаскировать это движение, слегка потянулась. — Ну, разумеется. Думаешь, мне интересно слышать, как отец меня проклинает?
— Он тебя не проклинает, Свон. - Ярко-голубые глаза смотрели на Эмму без тени обычной развязности или самоуверенности; серьезно, задушевно.
Жестко рассмеявшись, она поднялась, будто для того, чтобы размять ноги.
— Да что ты. У дочурки руки по локоть в крови, а папочка готов все простить и забыть.
— Я знаю, что стало с Гастоном. Напрямую от Голда, — Джонс криво усмехнулся, — узнал.
Она скрестила руки на груди, сильнее, чем обычно, охватывая подмышки ладонями.
— Он нарушил сделку. Предупредил Лероя, пытался сбежать, — кинула Эмма. Деловитый, безразличный тон хорошо удался ей.
Она ждала, что в глазах Джонса отразится омерзение, но его взгляд не изменился.
— Ты стараешься убедить себя в том, что тебе это по душе, но это не так. Ты не такая, как они, Свон.
Эмма коротко выдохнула. Прозрачные, оберегавшие от сожалений стены судорожно содрогнулись, пропуская, допуская к Эмме спазм боли.
Она разжала руки, стремительно шагнула к Джонсу. Он, болезненно поморщившись от движения, поднялся ей навстречу.
С минуту она всматривалась в его глаза — жадно, настойчиво. Отыскивая ненависть. Боясь не найти.
— Я уже убийца, — равнодушно произнесла она.
— Нет, — Джонс покачал головой, и его лицо вдруг утратило отчетливость, начало расплываться. — Я знаю, каково тебе, — он с деланной небрежностью пожал плечами, криво усмехнулся. — Это непросто, признать, что все карты солгали тебе и привели не в тот порт. — Он, уже не улыбаясь, глубоко заглянул Эмме в глаза. — Ты не убийца, Свон, ты всего лишь храбрая, сбитая с толку, потерянная девочка.
Он умолк, но это уже было не важно.
Эмма уже знала, что шаг назад, в сторону, да куда угодно, не спасет. Обратно не шагнешь.
Здесь — снаружи — было холодно.
И — “потерянная, потерянная” — одиноко.
***