Румпельштильцхен презрительно взмахнул рукой, жестом, недостаточно выразительным для Темного мага, но избыточно широким для Голда.
— Разумеется, нет. Всего лишь некто, достаточно безрассудный для того, чтобы похитить у меня одно заклятье.
— Только не говори, что этот некто тебя перехитрил, — недоверчиво протянула она.
— Ну, тебе это однажды удалось.
Вместо ответа Кора улыбнулась с подчеркнуто нескрываемым торжеством. Румпельштильцхен, словно отдавая ей должное, сухо усмехнулся.
—Ты взял реванш, — уронила она.
Следя за тем, как из позы мага ушла доля расслабленности, а в глазах зажглось темное веселье, она, все еще улыбаясь, тихо спросила:
—Что ты сделал с моей дочерью?
— В котором из миров, дорогуша? – неторопливо присаживаясь на край стола, бросил Румпельштильцхен.
Несколько секунд Кора молчала. Величественно вскинула голову, но по глазам мага уже увидела: скрыть свою уязвимость ей не удалось.
— Мне нужна магия, - без переходов сказала она. По лицу Румпельштильцхена промчалось скучающее выражение.
—Все повторяется, не так ли?
— Мне нужна магия. Как и тебе. Мы можем объединить усилия.
Она неторопливо приблизилась к нему вплотную.
- Заключим сделку… Румпель.
***
Едва они уселись, к столику подлетел официант.
— Кальвадос, — отмахнулся Хельмут от карты вин.
— Рейнвейн.
— Память об Испании, — пояснил Хельмут, когда официант удалился. — А что для вас рейнвейн?
— Напиток, — пожал плечами Голд. – Я не наделяю алкоголь ассоциативными связями. Иное дело вещи, предметы.
— И что для вас олицетворяет войну? — небрежно спросил Хельмут, мысленно вновь листая личное дело Голда – записи до 1922 года отрывочны и неполны.
Голд едва заметно усмехнулся, точно прочитав мысли собеседника.
— Кинжал, — чуть растягивая слова, ответил он. – Трофейный, снят с трупа. Первый убитый, — Хельмута невольно передернуло от ставшей шире усмешки, — незабываемые, — бархатный голос подчеркнул последнее слово, — впечатления.
Хельмут спросил суше, чем собирался:
— Где это было?
Голд беспечно повел рукой.
— Итальянский фронт. Знаете, когда вы предложили беседу, я не предполагал, что она будет носить характер допроса.
Хельмут выждал секунду и, пытаясь приглушить настойчивость в интонации, спросил:
— Вас это настораживает?
— Интригует.
Возникла пауза - официант расставлял на столике бокалы.
Хельмут первым пригубил свой напиток.
— Я давно слежу за вами, — начал он неспешно.
— Третий день? — вставил Голд.
— И кое-что бросается в глаза. При вашей широко известной беспощадности, вы не фанатичны.
Секундная пауза. Оценивающий взгляд собеседника.
— Как и вы, — невозмутимо отозвался Голд. — Ваш девиз — не «Хайль Гитлер», а «Хайль, Дойчланд».
Еще одна пауза. Пряный вкус кальвадоса смешивается с освежающе-терпким привкусом фальшивой искренности.
— Я верю в Тысячелетний Рейх, — заговорил Хельмут, прикончив напиток. — Фюреры могут сменять друг друга, но Рейх неуничтожим. Вы— вы дело другое. Ваш девиз – «Хайль Голд».
Голд рассмеялся, залпом допивая вино.
— До тех пор, — не соглашаясь и не отрицая слов Хельмута, произнес он, поднимаясь, — пока все эти три девиза означают одно и то же, полагаю, вас все должно устраивать.
— До тех пор, — не повышая голоса, повторил Хельмут, — до тех пор.
Что-то в походке удаляющегося Голда подсказало ему: последние слова тот расслышал.
Жестом подозвав официанта, Хельмут повторил заказ.
****
— Нил, я делаю все, что могу, — повторил отец.
— В самом деле? Ты же, — Нил с отвращением всмотрелся в петлицы формы, — крупная шишка и не можешь дать обратный ход тобой же раскрытому делу?
— Я не управляю всей структурой, — сухо ответил Румпельштильцхен. — У тех, кто стоит выше меня, уже появились вопросы, на которые…
— Уверен, ты сможешь найти ответ. Ты же мастер слова.
Румпельштильцхен помолчал, потом, потянувшись во внутренний карман, выложил на стол билет.
— Тебе лучше временно уехать из Франции.
Нил подошел, взял билет и присвистнул.
— Швейцария — уютно и безопасно. Можно полюбоваться на альпийских коров. — Сдерживая подступающую, клокочущую в горле ярость, он похлопал билетом по ладони. — А остальные? Да, я знаю, что Белль у тебя.
— Белль уедет, — неохотно произнес отец.
Нил с силой вдавил билет в ладонь.
— В этом и заключается план? — тихо спросил он. — Ты с самого начала и не собирался никого вытаскивать, да? Узнаешь, где магия, и на этом точка? Посмотри на меня!
Румпельштильцхен холодно взглянул на него.
— Сукин ты сын, — прошептал Нил.
С пару секунд казалось, что отец просто пожмет плечами, и Нил почти почувствовал облегчение, когда Румпельштильцхену изменил сухой, едва ли не отчужденный тон.
— У меня не будет ни времени, — с раздражением вырвалось у отца, — ни возможности вытащить всех!
— Ясно, — проговорил Нил. Отец явно собирался что-то еще сказать, но, видимо, почувствовав, что контроль над разговором снова перешел к Нилу, промолчал.
Нил аккуратно положил билет на стол.
— Отдай Белль. Но будь я проклят, если двинусь за пределы города. И знаешь, я теперь не верю, что ты пальцем пошевелишь, чтобы кого-либо вытащить.
— Нил, я… — Румпельштильцхен осекся и изменившимся, дрогнувшим голосом спросил:— что мне сделать, чтобы ты поверил мне?
Нил пожал плечами.
— Дай мне кинжал Темного.
По лицу отца промчалась тень — страха? Подозрительности?
— У меня его нет, — с усилием сказал Румпельштильцхен через несколько секунд.
Нил издал короткий смешок, а отец знакомым жестом взмахнул руками.
— Это правда.
— Так, подожди, — Нил потер лоб. — Ты… ты хочешь сказать, что эта штуковина находится неизвестно где и неизвестно в чьих руках?!
— Я найду его, — бросил отец, и Нил невольно ощутил кроющееся за словами Румпельштильцхена напряжение.
— И передашь мне, чтобы я мог наконец-то тебе поверить, — жестко сказал Нил. — Сомневаюсь.
На этот раз молчание отца было пронизано не мольбой о прощении, а какой-то усталой, безрассудной надеждой. Словно все то, что Румпельштильцхен уже и не пытался сказать, Нил мог понять по повисшему молчанию.
Нил покачал головой.
— Ты, — голос сорвался, Нил кашлянул и начал сначала: — Ты всерьез считаешь… считал, когда так рвался сюда, что еще что-то можно исправить?
И он прикрыл глаза, потому что сейчас отец выглядел точь-в-точь так же как в ту ночь, когда ушел в герцогский дворец. И — упрямо повторил себе Нил — не вернулся.
— Сынок… — услышал Нил и через силу усмехнулся, прогоняя воспоминания.
— Поставь себя на мое место, — открыв глаза, проговорил он. — Это нелегко, но попробуй. Ты бы смог простить?
Румпельштильцхен молчал. Отступил на шаг, потом еще на один. Точно вслепую повел рукой, оперся о стену.
Нил уходил в тишине.
========== Глава 27 ==========
Это — из жизни не той и не той,
Это — когда будет век золотой,
Это — когда окончится бой,
Это — когда я встречусь с тобой.
А. Ахматова
Луч закатного солнца косо падал на книжный шкаф и темный камин, высветляя кружащиеся в воздухе пылинки. От золотистой полоски веяло покоем замершего маятника, волшебством приостановившегося времени.
Белль неслышными шагами подошла к столу, за которым Голд склонился над картой Парижа.
Ей не хотелось, чтобы он увидел ее. Хотелось просто стоять, смотреть на него, вдыхать аромат, исходящий из чашки, и пытаться представить, что когда-нибудь где-нибудь, наверное, могло сложиться так, что она каждый день приносила бы ему кофе. Золотистая полоска была бы просто еще одним закатом, в котором прячется отсвет рассвета. И не было бы ощущения, что каждый шаг к Голду, каждый проведенный рядом с ним день, — это чудовищная непоправимая ошибка.
Такое случается? Случается, что сердце не согласно с рассудком? В каком-то сонете Белль прочитала, что да, случается. Прочитала и забыла, а, может, отметила розовой закладкой. Но так, оказывается, бывает.