Эсэсовец молчал, глядя мимо Реджины. Она не сводила с него глаз, отчего-то уверенная: он не встретит ее взгляда.
Голд вдруг подошел к ней и, наклонившись над креслом, вцепившись в ее предплечья, рывком поднял Реджину на ноги.
— Поедешь, — процедил он и так встряхнул Реджину, что она больно прикусила язык. — Решила самоубийство совершить? И не рассчитывай.
Он выпустил ее плечи, и Реджина так и осталась стоять, безучастная и безмолвная, не имея ни сил, ни желания преодолеть охватившее ее безразличие.
На лице Голда появилось холодное презрительное выражение, он усмехнулся и заговорил, растягивая слова с издевательской насмешкой:
— А вас оказалось нетрудно сломать, ваше величество. Уже ищешь легкий выход? А сколько было героического пыла, праведного гнева. Жалкое зрелище.
Слова, ядовитые, колкие, заполняли воздух, и она молча ждала, когда в груди разольется волна гнева: тогда Реджина вскинет голову, ответит.
Ничего так и не случилось; и вдруг Реджина заметила, как он смотрит на нее, словно тоже этого ждет.
Напряженное ожидание, чуждое любопытства или равнодушия. Надежда, смешанная со страхом во взгляде.
И ответ пришел совсем не тот ответ, который должен был прозвучать:
— Я не хочу быть той, кого вы из меня сделали,— тихо сказала она.
И вновь ответ был не тем, какого следовало ожидать. Реджина услышала, как он тяжело перевел дыхание. Влажно блеснули глаза. Голд устало оперся на трость, крепко сцепив руки.
— Так не оставайся ей. Отчаяние и малодушие, — он кивнул на расколотое зеркало, губы дернулись, — плохие союзники, Реджина. Ты все еще можешь выбирать, кем тебе быть. Ты можешь.
Реджина молча смотрела на него. Сквозь безалкогольную опьяненность отчаянием пробиралось осознание: какую бы цель Голд ни преследовал, он искренен. И верит в то, что говорит. И ему важно, чтобы она тоже поверила.
Отступив на шаг, Реджина опустилась в кресло. Сложив руки на коленях, подняла голову.
— Зачем ты говоришь мне все это? Чего добиваешься?
Голд шевельнулся, меняя позу. Несколько секунд протекло в молчании. Наконец, словно приняв решение, он ответил:
— Я хочу тебе помочь. Тебе, твоим друзьям, — еще одна короткая пауза. — Тем, которые еще на свободе.
Реджина беззвучно засмеялась.
— Это абсурд.
— Я знаю, — внимательный и спокойный взгляд, — но это правда.
Что-то в его тоне, во взгляде заставило Реджину молча выслушать краткий рассказ.
***
Остановившись возле озера, Кора подняла вуаль и осмотрелась. Закатные лучи скользили по скульптурной композиции, подсвечивали кругами расходящуюся по воде рябь, искрились в струях, извергающихся из пасти змеи.
Вторая встреча с Зелиной, на которую дочь едва удалось уговорить, не принесла никакого результата. Зелина ничего не желала обсуждать, твердила, как полоумная, что обо всем поговорит с ней, когда избавится от Реджины.
Кора слушала Зелину, временами вставляла несколько слов о своей вине и жажде заслужить прощение. Зелина не верила, но это было не важно.
Важно было другое: когда Зелина стремительной походкой направилась к выходу, за ней с соседней скамейки поднялся и последовал неприметный человек.
—Она ни с кем не встречается на этих прогулках? — отрывисто спросила Кора.
— Уверяю вам, мадам, ни с кем. Маршрут всегда одинаков: Булонский лес, доходит до фонтана Лаокоона, прогуливается вокруг, изредка что-то громко бормочет себе под нос, жестикулирует и уходит. Это все.
— Хорошо. Продолжайте наблюдение,— отсчитав несколько купюр, Кора протянула деньги мужчине. Улыбнулась и положила сверху еще одну.
Кора задумчиво обошла фонтан. Лаокоон. Символ могущества, зла и бессилия. Любопытный выбор, Зелина.
Нагнувшись, Кора внимательнее вгляделась в опоясывающий озерко бордюр. Облицовка из нарочито грубо обтесанных камней, кладка неровна, местами камни отходят друг от друга, образуя впадины, углубления. Тайник? Вполне вероятно.
Взгляд Коры остановился на крупном, покрытом диковинным узором из трещинок куске песчаника прямо напротив хвоста змеи.
***
Нил огляделся, проверил крепление ставен, плотно прикрыл дверь и в сгустившейся тьме зажег фонарик. Смял вынутый из кармана листок, чиркнул спичкой, поднес записку к язычку пламени.
Хотелось надеяться, что все хорошо не только с Белль, и отец наконец придумал способ вытащить остальных, но Нил уже знал: срочная встреча на складе — месте явке, не попавшем в материалы расследования, — может быть связана с чем угодно, только не с хорошими новостями.
Едва погас огонек, послышались шаги. Спрятавшись за выступ стены, Нил вынул пистолет, взвел курок.
Вошли двое. По стене заскользили лучи фонаря, запрыгали тени.
— И что теперь? — равнодушная горечь в грудном женском голосе. — Еще один спектакль?
— Я же сказал, за нами не было наблюдения, — голос отца.
— Реджина, — позвал Нил, убирая оружие и выходя из укрытия.
Стоящая к нему спиной Реджина вздрогнула, ее плечи напряглись. Помедлив несколько секунд, она обернулась. Пухлые бледные губы полуоткрыты, лицо осунулось, в черных глазах тлеет…страх?
— Все в порядке, Реджина, — поспешно пояснил он, подходя к ней. — Это не ловушка, тебе ничего не грозит.
Реджина несколько секунд смотрела на него, не то не узнавая, не то собираясь с мыслями. Нил ощутил, как по спине промчался холодок. Во взгляде Реджины было слишком много… нет, не боли, это не напугало бы его. Отчужденности.
Она неторопливо усмехнулась:
— Мне нет. А что насчет тебя? Я, знаешь ли, Нил, — его передернуло, когда она негромко, с холодной развязностью засмеялась, — опасна.
Она замолчала, глядя на него с равнодушным интересом, словно и впрямь ждала, что Нил отстранится.
Чувствуя, как задыхается, Нил оглянулся на отца. Не время для упреков, он это понимал, но удержаться от обвиняющего взгляда все равно не смог. Румпельштильцхен его взгляда не встретил, отец смотрел на Реджину, и на мгновение Нилу почудилось: у них, отца и Реджины, одинаковое выражение.
Нил шагнул к Реджине, ожидая, что она отпрянет, и бережно коснулся ее руки.
— Реджина, — тихо произнес он. — Никто не попал в ловушку. Не сейчас. Просто поверь.
Реджина спокойно стряхнула его руку, на застывшем лице ничего не изменилось.
— Но попадут, — резко ворвался в тишину голос отца.
Нил обернулся к Румпельштильцхену — тот пожал плечами.
— Попадут все, потому что ваши приятели, — отец сухо усмехнулся, заговорил уже привычным голосом, — идиоты. Знаешь, сколько времени понадобилось двойному агенту, чтобы втереться в доверие к тем, кто у вас вместо руководителей?
— Так, погоди, — Нил потер ладонью лоб. — Какой двойной агент?! И зачем ты привез Реджину?
Отец бросил взгляд на безучастную Реджину.
— Шпион будет использовать ее, план состоял в том, чтобы сообщить сторибрукцам, где Реджина, и тем вызвать к себе их доверие, — ответил Румпельштильцхен.
— Какой сложный план, — в том, как презрительно изогнулись губы и брови Реджины, Нил наконец узнал ее в поблекшей, равнодушной ко всему женщине. — И теперь доверие вызываешь, конечно, ты.
— Я бы так не сказал, — холодно перебил ее Нил и еще холоднее взглянул на отца.
***
Эмма положила на столешницу рапорт, на который бригаденфюрер даже не взглянул. Ее рука заметно дрожала.
— Это все. — Эмма напряглась, ожидая, что Валден вновь заговорит, прежде чем позволит уйти.
— Свон, — небрежно смахивая принесенные ею бумаги в ящик стола, бросил Валден, — доставьте завтра Нолана обратно в наши гостеприимные стены. Я лично им займусь.
Эмма несколько секунд молчала. Валден с терпеливым интересом следил за ней, постукивая пальцами по поверхности стола. Наверное, на ее лице ничего не отразилось, потому что в его взгляде мелькнуло разочарование.
Она вышла.
Эмме казалось, что она уже знакома с чувством беспомощности. Но с такой остротой она свое бессилие еще не ощущала.
Двери справа, двери слева. Эмма добралась до нужной, повернула ручку. Подергала. Рванула.