— Вы не можете! Это противозаконно. У вас должен быть ордер, или… — она замолчала, лихорадочно отыскивая в памяти, что там еще у него должно быть, — я имею право на…
Вновь наклонившийся над диваном эсэсовец вдруг обернулся настолько гибким, несмотря на хромоту, движением, что Белль невольно подалась назад.
— В этом городе, — в низком голосе вместо обычной нарочитой мягкости были отчетливо различимы ноты угрозы, — у вас не осталось прав, которых я не могу отобрать. Чем скорее вы это поймете, тем лучше для вас и, — он вновь усмехнулся, но взгляд от этого стал лишь мрачнее, — и удобнее для меня.
Белль молчала; бешено колотилось сердце.
Он выдохнул, отвернулся, коротко взмахнул в воздухе тростью и тронул следующую подушку.
— И вас еще интересует, как я отношусь к немецкой оккупации? — не сдержалась Белль.
Он стоял уже возле камина. Не без труда опустившись на одно колено, эсэсовец сунул руку в горстку золы.
Через несколько секунд поднял голову и задумчиво взглянул на Белль.
— Нет, мадемуазель. Уже не интересует.
На его ладони лежал обгоревший клочок бумаги. Один клочок.
Белль, не двигаясь, смотрела, как он, морщась, поднимается, как, перехватив поудобнее трость, делает шаг и, неловко споткнувшись о каминный коврик, задевает столик. Белль невозмутимо смотрела, как чашка с остывшим липовым чаем летит вниз. Она даже успела заметить, что чашка осталась целой, так, всего лишь надкололся край.
Когда Белль вернется, она попытается склеить чашку.
Одно нелепое мгновение ей кажется, что офицер готов извиниться.
— Вы арестованы.
========== Глава 5 ==========
Белль не покидало ощущение, что все, что с ней происходит, это какая-то странная иллюзия, навеянная липовым чаем и несосчитанными слониками. Она не сообразила прихватить с собой что-нибудь из вещей, только сдернула дрожащими руками с вешалки в прихожей и накинула свободное коричневое пальто, а в широкий карман машинально сунула злосчастный томик стихов.
Эсэсовец вежливо распахнул перед ней дверь автомобиля, и Белль на секунду стало смешно. А потом вдруг, впервые с того мгновения, когда она увидела его в глазок на пороге, ей стало страшно. Послушно пробравшись на заднее сиденье, Белль закрыла глаза, стараясь не думать о том, что начнется, когда автомобиль остановится.
***
Дэвид поднялся, крадучись пробрался мимо храпевшего на диване Нила и вышел в соседнюю комнатку.
Склонившийся над подоконником Джонс вздрогнул, когда он уселся рядом.
— Я так и знал.
Джонс, не отвечая, лишь дернул плечом и продолжил заряжать револьвер.
Помолчав, Дэвид начал посуровевшим голосом:
— Джонс, сейчас не время для личной мести. Ты нужен здесь, доставить Лерою взрывчатку больше некому.
Тот поднял побледневшее лицо.
— А это не личная месть, — срывающимся голосом выговорил Джонс. — Ты представляешь, насколько легче будет дышаться в Париже, если я уничтожу Голда?
— Вместо него появятся другие, у СС богатая коллекция зверей.
Джонс через силу усмехнулся.
— Ты с ним просто не встречался. Слушай, руку даю на отсечение, что вернусь к пятнице.
— Киллиан, нет, — спокойно возразил он.
Джонс несколько секунд смотрел на ухватившую локоть руку Дэвида.
— Думаешь, это из-за меня? — криво усмехнувшись, Джонс указал взглядом на искалеченное запястье, помолчал и выдохнул: — Мила.
Дэвид медленно выпустил руку Джонса.
***
Белль брела по чисто выметенным дорожкам, цепляясь взглядом то за пышные головки розовых и желтых тюльпанов, то за бордюры из крокусов. Где-то недалеко шумел фонтан. Через несколько минут они вышли на ровную лужайку с искусственным озерком, в центре которого возвышалась статуя; Белль мельком взглянула на изваянную из мрамора, застывшую в вечном отчаянии женщину. Смутно припомнился древнегреческий миф о Ни…
Споткнувшись, Белль сердито отогнала неуместные мысли
Дойдя до окаймляющего озеро гранитного бордюра, эсэсовец уселся и испытующе взглянул Белль в глаза.
— Зачем вы привели меня сюда? — почти не чувствуя, как шевелятся губы, спросила Белль.
— Вы знаете, где мы?
— В Булонском лесу.
Эсэсовец снисходительно покачал головой.
— Сейчас эта лужайка не Булонский, а Зачарованный лес. Оглянитесь, — он взмахнул рукой в широком, приглашающем жесте, — считайте, что эта поляна вобрала всю вашу жизнь, какой она была, и какой еще может остаться. Вы можете сохранить все это, я много не потребую взамен, несколько слов, и только.
Сложив руки на колене, он поднял на нее темные, посверкивающие лукавым весельем глаза.
— На мой взгляд, это хорошая сделка, — завершил он, с откровенным удовольствием глядя на Белль.
Белль задохнулась. Несколько секунд стояла потерянная в вихре мыслей, круговороте слов.
Потом шагнула вперед и спокойно, требовательно встретила взгляд эсэсовца.
— Вы заключили когда-то такую же? Вы тоже думали, — ей хотелось вложить в свой тон презрение, но вместо этого горечь перехватила горло и выплеснулась в слова: - что расплатитесь чужими жизнями?
Эсэсовец разнял руки, выпрямился, взгляд темных глаз стремительно выстывал.
— Но расплатились, — она сглотнула и с невольной тихой печалью закончила: — собственной душой!
Несколько секунд между ними висела углубленная щебетом птиц да плеском воды тишина. Несколько секунд Белль зачарованно ждала ответа.
Вдруг эсэсовец наклонился вперед, протянул руку к трости, чтобы подняться, и на мгновение, на крошечную частичку мгновения ей почудилось, что на худощавом лице, стирая холод, иронию и равнодушие, проступило замкнувшееся в безысходности отчаяние.
Он уже поднялся, и Белль поняла, что ошиблась: эсэсовец смотрел на нее с неживой, застывшей яростью.
— Довольно, — ей почудилось, что в его потяжелевшее дыхание вплелись отзвуки рычания, — сделок дважды я не предлагаю. Но то, что мне нужно, я получаю всегда.
***
Голд прав, вынуждена была признать Эмма, глядя сверху вниз на упорно хранящую молчание Миллс.
Она резко отвернулась, ощущая, как к горлу подступают чувство гадливости и легкого, но ощутимого смущения. В глубине души Эмма не разделяла склонности Вэйла к традиционным методам, хотя и соглашалась с его стремлением получать результаты быстро и легко. Но в этом случае все оказалось бесполезным. Придется вернуться к методам Голда, который всегда добивается своего.
Эмма, запустив руки в волосы, снова пробежала глазами досье Реджины Миллс. И вдруг встрепенулась: «стабильные отношения с Робером Гудо». Прикрыла глаза, мысленно перебрала несколько фраз.
«Уязвимость, что-то, что делает человека беззащитным, лишает остатков самоконтроля, есть у каждого. Мало нащупать эту слабость; ей надо уметь воспользоваться, Эмма».
Знаком приказав ассистенту удалиться, Эмма дождалась, когда Реджина поднимет на нее расфокусированный взгляд.
***
Первые полчаса Белль просто сидела, сжавшись в комок и попеременно стараясь то не думать о том, что ее ждет, то, напротив, постараться подготовиться ко всему, что на нее обрушится.
Потом она осторожно потянулась, поднялась и огляделась. Судя по всему, эсэсовец привел ее в свою квартиру. Кресло с высокой спинкой перед массивным столом, книжный шкаф, камин — похоже, кабинет. Единственное окно плотно задернуто пыльной бархатной портьерой темно-вишневого цвета. От окна раздавалось легкое, но настойчивое царапанье. Белль вначале не обратила на него внимания, но царапанье не прекращалось.
Одолеваемая отчасти любопытством, отчасти стремлением отвлечься, она отдернула портьеру. За двойным стеклом билась огромная бабочка; по густо-бордовым, отливающим бархатной чернотой крыльям разбросаны алые и оранжевые глазки — махаон. С минуту Белль любовалась бабочкой, а та все рвалась на волю, нежные крылья шуршали, ударяясь о стекло.
Вдруг Белль решительно откинула волосы и, прикусив губу, вскарабкалась на подоконник. Бабочка, словно ощутив, что помощь рядом, взлетела к фрамуге. Белль осторожно выпрямилась, потянулась и, ухватившись, дернула фрамугу вверх. Та не поддавалась — будто приколоченная! Белль дернула еще раз.