Голд пристально взглянул на Эмму.
— А ты хочешь?
«Нет» готовилась ответить она, и «нет» уже почти легло на язык. Она ничего не знает о мире сказок — кроме самих сказок, а это мало что меняет — и это ее мир, и ее жизнь, в какую бы отвратительную историю она ни умудрилась превратить свою жизнь, и…
А там будет ее семья — какой бы та ни была.
«Нет» не произнеслось, но и «Да» стало бы ложью.
Эмма вынула пальцы из петель и зябко охватила себя руками. Тихо, но так, чтобы Голд услышал, шепнула:
— Мне страшно.
— Я знаю.
Больше он ничего не добавил.
Никто никогда не говорил Эмме, что все будет хорошо. Да она бы и не поверила. Но сейчас ей казалось, что молчание Голда обещает именно это. И почему-то в его обещание верилось.
Она разняла руки.
— Больше никакого Дня Бастилии, — попыталась она пошутить.
Голд все так же внимательно смотрел на нее.
— Придется обходиться без электричества и водопровода, — произнес он с неподходящей для шутки серьезностью, — без кофе и…
— И без вас, — неожиданно для самой себя закончила она.
Во взгляде Голда не было ни удивления, ни недовольства.
— Вы не вернетесь, — уже зная, что права, прошептала она.
Не дождавшись его ответа, Эмма шагнула вперед и на секунду уткнулась лицом в его плечо. Может, он коснулся ее в ответ. А может, ей это только показалось.
***
— Я пыталась дозвониться до тебя, но ты бы все равно не успел, — Малефисента пожала плечами, не разнимая скрещенных на груди рук. — Зелину расстреляли через десять минут. Для чего она была тебе нужна?
— Она бы пригодилась. Но это уже не важно.
Помолчав, Румпельштильцхен взглянул на нее.
— Тебе нужно забрать дочь, — негромко и со странной печалью произнес он. — Она сказала тебе адрес. Не откладывай.
— Прошло два года. В этом мире, в захваченном городе. Если она… — Малефисента запнулась.
Румпельштильцхен молча смотрел на нее. Она всегда чувствовала в Румпельштильцхене ту же усталость от боли, что носила в себе, но сейчас в нем было что-то новое. И она боялась этого для себя. Боялась узнать, что потеряла дочь невозвратно.
Он поднялся, подошел к ней. Коснулся ее руки.
-Поедем.
***
— Плохо выглядишь, просто кошмарно, дорогая.
Кора, не поворачивая головы, повела глазами направо. Хельмут, поймав ее взгляд, приподнял наполненный коньяком бокал.
— Невзирая на твое самочувствие, — он неторопливо приблизился, — нам нужно кое-что обсудить. Оказывается, я многого о тебе не знал, Кора. Например, о том, что у тебя взрослая дочь. Реджина. — Он прислушался к звукам и повторил: — Реджина — красивое имя. Королевское. Кстати, похоже, твой любовник действительно о тебе заботится; он пытался ее прикрыть. Тщетно, разумеется. А ты действительно молчалива сегодня, Кора, — он склонился над ней с фальшивым участием. — Уверена, что не стоит вызвать врача?
Все плыло перед глазами, Кора слышала лишь звучный голос. Хельмут охватил ее плечи, довел до кресла и, бережно опустив, остановился перед ней, не выпуская из руки бокала.
— Впрочем, тебе не нужно бояться, — задумчиво произнес он. — Как только я покончу с Голдом, все мои дела в Париже будут закончены, и мы с тобой вернемся в Берлин. И будем жить долго и счастливо, — она почувствовала легкое прикосновение, холодные пальцы скользнули по скуле, спускаясь ниже, к подбородку, — разумеется, если ты будешь той, кем я хочу тебя видеть, — нагнувшись к ней и обдав своим дыханием, он прошипел яростным шепотом: — Примерной женой.
Его пальцы касались сонной артерии, прикосновение было почти ласковым, но Кора видела в серых глазах опасное, торжествующее упоение.
Зелина… что там говорила Зелина о ее жизни в этом мире? Зелина была права.
Проклятье не наделило ее ничем. Кора — королева без власти, бесправнее, чем когда-либо была дочь мельника. Проклятье сыграло с ней злую шутку, и теперь, если Реджина не уцелеет, задуманная месть удастся Зелине наславу.
Но Реджина — она почувствовала, как немного сильнее, увереннее забилось сердце, — Реджина спасена, в безопасности, и Румпель сумеет позаботиться о дочери.
Выпрямившись, она сощурилась, отыскивая взглядом лицо Хельмута. Он стоял в шаге от нее, вновь потягивая коньяк, любуясь ее беспомощностью, смакуя свою победу. Пусть торжествует, до Реджины ему не дотянуться.
Она медленно поднялась и, не обращая внимания на предложенную руку, прошла к лестнице.
— У меня мигрень, — проговорила она, опираясь на перила правой рукой. — К обеду не спущусь.
— Нервное расстройство? — он сочувственно пощелкал языком. — Этого следовало ожидать. И каково это, Кора, потерять дочь?
Она медленно обернулась.
— Понятия не имею, Хельмут. Видишь ли… — она улыбнулась с подчеркнутой неторопливостью, — я бессердечна.
***
Дрожащее марево электрического света, гул голосов.
Малефисента не могла разглядеть личика дочери, кругленького, перепачканного овощным супом, раскрасневшегося личика. Держала малышку на руках, заметила накрепко зажатую в кулачке игрушку — тряпичного зайца, — а вот личика рассмотреть не могла. Оглядывала всю, от голеньких ножек до смешных вихров на затылке. Украдкой, стараясь не напугать дочку, прижималась губами к светлым прядям, на которых бисеринками оседали прозрачные слезы.
— Все улажено, — раздался рядом голос Голда. — Можешь ее забрать.
— Ей дали здесь имя, — тихо сказала она. — Мою дочь назвали Лили.
Девочка завертела головкой и нетерпеливо потянулась вниз, на пол. Прежде чем Малефисента успела понять, как она это делает, она уже устроила дочку на руках и мерным покачиванием убаюкивала.
— Ты всегда говорил, что имя — это судьба, — шепнула Малефисента.
— Так и есть, — она взглянула на Румпельштильцхена.
Неотрывно глядя на малышку, он тихо закончил:
— У нее будет счастливая судьба.
========== Глава 52. ==========
…в сером дыме.
Один. В бесчасьи. Нa черте.
И. Одоевцева.
Смеркалось, когда он вышел на улицу. От стука тяжелой двери качнулись бесполезные дуговые фонари над подъездом в руках запыленных кариатид.
Из сумерек наперерез ему шагнула пожилая женщина.
Затянуты в пучок седые волосы. Воинственен взгляд из-под стальных очков. Сурово сведены брови.
Знакома интонация требовательного: «Мне нужна помощь». Хорошие люди приходили к нему за помощью, но лицо терять, разумеется, не желали. Он без труда узнал гостью. У вдовы Лукас в Зачарованном Лесу была яркая репутация.
Сыграть с ней в привычную игру. Он с глухим удивлением понял, что мог бы. Даже и теперь. Здесь, где все ходы выучены наизусть. Где рано или поздно в его руках сосредотачиваются все фигуры. Где неизменным выигрышем заканчивается каждая партия.
Отмахнуться от нее, шагнуть к поджидающему у обочины шевроле. Отправиться в Булонский лес. Или не торопиться.
Старые привычки сильны. Еще сильнее, видно, малодушие, всегдашнее его малодушие, с которым и сейчас он медлит, пытаясь отодвинуть неизбежное. Резким движением он перехватил трость, сунул руку в нагрудный карман, нащупал ключи.
— Я спешу.
Лукас не двинулась с места.
— Хорошее ожидание лучше плохой спешки. Так что уж выслушайте меня.
Старинная пословица, назидательный тон. Как же уместно, как логично. Нарастало раздражение. Он вытянул ключи.
— Скоро полнолуние, и моя внучка…
— Я знаю, кто вы, — прервал он. — И догадываюсь, что вам нужно. Но вы тратите время. Мое время.
Она растерянно моргнула. Опустила плечи. Посторонилась, не уходя с дороги.
Голд уже был у шевроле, когда его нагнало:
— Румпельштильцхен. Прошу. Помоги ей. Я не знаю, чем заплатить, но темная магия всегда придумает цену.
Он распахнул дверцу и, придерживая, обернулся.
— Цена в итоге всегда одна и та же.
Прислонившись к шевроле, Голд равнодушно следил за тем, как она гневно поджала губы.
— Вечно играешь словами, Темный. Вот что я тебе скажу: может, Реджина и наслала это проклятье, да без твоей помощи точно не обошлось. А коли так, ты и исправить все можешь.