— Лэко явно был на десятых ролях, — буркнула она.
— Его роль меня не интересует, — уронил Голд. — Но меня крайне интересует список действующих лиц.
***
На западе закатывался за линию горизонта малиновый диск. Лерой затоптал сигарету, втянул прохладный, отдающий речной сыростью воздух; еще раз придирчиво оглядел окружающий склад пустырь.
Лерой никогда не был силен в шифрах, и теперь, прежде чем вернуться в помещение, он, нахмурившись, добросовестно повторил про себя: «Два удара, пауза. Три удара, пауза. Все чисто. Три удара, пауза, четыре - все хреново. Два удара…».
***
Во время допроса Гастон показался Эмме для начала туповатым. Затем идиотом. И под конец — ослом. Упрямым ослом.
Улучив момент, она покинула комнату. В коридоре мотнула головой, будто пыталась вытряхнуть из ушей воду после купания. Двери звуконепроницаемыми не были.
Полчаса спустя в комнате для допросов воцарилась тишина. Эмма тупо смотрела на стену напротив двери; взглядом, почти помимо воли, обшаривала стены в поисках окна. Тишина.
— Вы говорили, что… другие методы эффективнее, — выдавила она вдруг.
— С этими двумя метрами безмозглой героичности? — Голд снисходительно хмыкнул. — Традиционные методы с такими действеннее. Впрочем, ты в этом только что убедилась.
Эмма неопределенно кивнула. Гастон в итоге рассказал все: адрес склада, маршрут динамита, явочные места Лероя. Под конец тот трясся всем телом, захлебываясь собственным дыханием и перебивая самого себя обещаниями «рассказать все».
— Его действительно помилуют? — спросила она, стараясь не опускать глаза на запачканный кровью пол.
— Жить он будет, — отозвался Голд. — Столько, сколько потребуется.
— Вам? — резко обернувшись, с неожиданной для себя злостью задала вопрос Эмма.
Голд поднял голову от карты, на которой отмечал адреса складов.
Встал и, неторопливо подойдя к Эмме, остановился напротив, не сводя с нее изучающего взгляда.
— Эти люди — все — обречены, Эмма, — без тени удивления или нетерпеливости произнес он. — Если они настолько глупы, что сами не осознают этого, тем хуже для них.
— А если они неповинны во всем, кроме этой глупости? — снова, будто не говоря, а лишь прислушиваясь к слетающим с губ словам, спросила Эмма.
На мгновение в неизменно спокойном взгляде Голда вспыхнула ярость, он взмахнул левой рукой в непривычно, нехарактерно отрывистом жесте.
— Невинных нет, — приглушенно бросил он. Чуть помолчав, добавил ровным, сдержанным тоном: — Эмма, я считал тебя своей лучшей ученицей. Не разочаруй меня.
Он отступил на пол-шага, словно для того, чтобы дать ей возможность не смотреть на него, но все же Эмма чувствовала на себе его взгляд и ждала, когда ее охватит привычное, всегда приходившее рядом с Голдом ощущение неуязвимости, уверенности в себе, убежденности в своей силе, в своей правоте.
Она все еще ждала, когда открылась дверь и в кабинет ввели очередного заключенного.
========== Глава 12 ==========
Стараясь отвлечься от вопросов, на которые все равно не удавалось найти ответы, Белль растерянно шагала взад-вперед по кабинету. Несколько раз звонил телефон, и она вздрагивала от рассыпающихся дробью по пустой квартире звуков.
Из окна — портьера исчезла — можно было различить изгиб Сены, в крошечном садике напротив рос усыпанный зелеными пирамидками соцветий каштан.
Белль со вздохом спрыгнула с подоконника. В сотый раз огляделась. И отчасти от скуки, отчасти привлекаемая азартом, приблизилась к столу. Как и следовало ожидать, тот был пуст.
Белль подергала верхний ящик, потом средний. Выдвинула нижний; тускло заблестела рукоятка револьвера. Она осторожно подцепила оружие и, вытащив из ящика, положила на столешницу. Сомкнула пальцы на рукоятке и, подняв револьвер, попробовала прицелиться в противоположную стену. Белль поморщилась — оружие оказалось неожиданно тяжелым. Когда палец лег на спусковой крючок, в ней шевельнулось что-то недоброе, неясное упоение тяжестью оттягивающего кисть револьвера, податливостью крючка. Нарастало желание нажать сильнее, проверить, насколько надежно заключен в стволе огненный кусочек свинца.
— Белль, не вздрагивай и не роняй револьвер, хорошо? — раздался вкрадчивый голос за спиной.
Белль обернулась. Долю секунды ей казалось, что ситуацией можно как-то воспользоваться. Неясно было только как. Словно на школьной доске написан пример, слагаемые все на месте, а Белль никак не дается сумма.
Голд невозмутимо приблизился? забрал из рук Белль револьвер и, чем-то щелкнув, вновь вложил ей в ладонь.
— Нравится играть с оружием?
Она вспыхнула и бросила бы револьвер на стол, если бы Голд не перехватил ее запястье.
— У тебя тут всюду пистолеты разложены?
— Ну,— пожал он плечами, забрав, на этот раз окончательно, оружие. — Кроме тебя, наткнуться на них было некому.
Белль невольно окинула взглядом комнату; преобладание темно-бордовых и густо-коричневых оттенков создавало гнетущее, несмотря на открытое окно, ощущение замкнутости пространства.
— Тебе одиноко, и ты притащил меня сюда? Чтобы я тебя развлекала пением Марсельезы? — пытаясь передразнить его утренний тон, едко спросила она.
Голд, не нагибаясь, аккуратно задвинул ящик.
— Признаться, нет.
Белль ощутила, как щеки обожгла захлестнувшая ее волна возмущения.
— Когда я смогу уйти? Зачем я здесь? — твердо, требовательно спросила она.
Он холодно отмахнулся, прошел мимо Белль и, усаживаясь за стол, бросил:
— Ты никуда не уйдешь. Иди, займись чем-нибудь. Почитай, делай что хочешь.
Белль постояла в нерешимости, а затем, встряхнув головой, двинулась к книжному шкафу. Еще пару секунд она цеплялась за трезвое, рассудительное возмущение, но оно успело улетучиться, уступив место чему-то, подозрительно похожему на задор.
Распахнув дверцу так, что та врезалась в стену, Белль со злорадством представила, как Голд поморщился. Некоторое время она вынимала и с грохотом ставила на место книги, намеренно выбирая фолианты потолще.
— Что ты ищешь? — раздраженно поинтересовался минут через пять Голд.
— Mein Kampf, — невозмутимо отозвалась она.
— Зачем? — прозвучавшая в голосе Голда озадаченность заставила Белль усмехнуться.
Она неспешно обернулась.
— Изучать врага. А это твои книги?
— Остались от прежнего владельца.
Наверное, на ее лице отразилось опасение, потому что Голд, рассмеявшись, пояснил:
— Это было актом купли-продажи, Белль, не трагедией.
Толком не зная, хочется ли ей улыбнуться в ответ или фыркнуть, Белль отвернулась. Поднявшись на цыпочки, она потянулась к третьей сверху полке и наугад извлекла тонкую книгу в желтом коленкоровом переплете.
— Ремарк? Явно от прежнего владельца, — насмешливо заметила она.
— Вообще-то нет.
Белль невольно вновь обернулась.
— Ты читал Ремарка?
— Изучал врага, — усмехнулся Голд.
Белль почувствовала, как губы складываются в ответную улыбку. Нахмурившись, она отошла к креслу, уселась и, с удобством пристроив книгу на широком деревянном подлокотнике, раскрыла ее.
— Не здесь, Белль.
Она проигнорировала слова Голда, шумно перевернув страницу.
Вскоре роман целиком захватил ее. Белль читала о гонках и автомастерских, о барах и коктейлях, о марках и санаториях, о войне и мужестве, об одиночестве, об отчаянии и о надежде.
Раз, оторвавшись от книги, чтобы потянуться, размять шею, она вдруг поймала взгляд Голда; не как всегда внимательный, изучающий, а расслабленный, мягкий. Она опустила глаза в книгу, не позволяя себе додумать: «любующийся».
***
Нил вышел из приземистого здания с глухим беспокойством. Нолан вторые сутки не присылал известий, а в Реашер работы еще как минимум на день. А теперь и это надписанное женской рукой письмо.
Торопливо надорвав конверт, он вытащил записку.
>«Скучаю, волнуюсь. Знаю, что ты будешь возражать, поэтому пишу так коротко.