— Вот мой доктор.
— Я привез тебе письма. От матери, еще одно с нашего фронта, — сказал Перкалов, подавая конверт и треугольничек.
— А больше нету? — нетерпеливо спросила Леся.
— Нету, — развел руками майор.
«Обижается Андрей, не хочет писать. А может, рана такая серьезная, что боится сказать о ней? А может…» Она пробежала глазами письмо матери и сказала сама себе:
— Все жалуется, что редко пишу.
Спрятав конверт, развернула треугольник и объяснила Зарубе, стоявшему в задумчивости и не спускавшему с нее глаз:
— Это от нашего пограничника, теперь командира танкового батальона. Из Котельникова.
«Наконец-то!» — сказала про себя Леся, дойдя до строк об Андрее и Колотухе.
«Обоим я написал в госпиталь. Они ответили, что отремонтируют их там на совесть, а чтобы не заржавели, то они едят гусятину, которую раздобывает им через няню наш комбриг, что няню ту Колотуха называет матерью. С таким старшиной, конечно, не пропадешь. Да еще если рядом наш комбриг Гуменной…»
На позиции дежурный артиллерист ударил в гильзу — боевая тревога!
13
Немало воды утекло с тех пор, как Артур Рубен попал вместе с командиром отряда в фашистский плен.
Артура Рубениса, как звали его в лагере военнопленных и тюрьмах, то пытали, то задабривали рюмкой коньяка, особенно накануне разговора с высоким гестаповским начальством. Фашистам необходимо было докопаться до некоторых подробностей деятельности штаба партизан, которым руководил генерал Шаблий, от которого и посылался в тыл к немцам отряд Героя Советского Союза Опенкина и комиссара Рубена.
В этот день Рубена повели к железному крюку, свисавшему с блока. Двое заломили пленному руки назад, связали их. Третий взял крюк. Потом зацепили крюк за узел, которым были связаны руки, и подвесили тело. Артур заскрипел зубами, подавляя боль.
Закурив сигарету, эсэсовец в жилете тихо приговаривал:
— Это ты следователей мог утомить, а нас не удастся! Герр Вассерман далеко, и твой полный и всесильный владыка я!
Он подал знак рукавицей, и палачи с помощью лебедки подняли крюк еще выше.
В камере Рубен тупым взглядом смотрел на котелок, из которого несло гнилой капустой и картофельными очистками. Однако есть что-то нужно, и Артур хлебал теплую бурду.
Он знал, что от его имени и даже с его портретом гестапо заготовило листовку, в которой «бывший партизанский комиссар» якобы раскаивался за свою прошлую связь с партизанами и призывал прекратить бессмысленную борьбу против немцев. Гестаповцы говорили, что эту листовку они еще не сбросили на партизанские леса Украины, Белоруссии, Смоленщины, Ленинградской области и его родной Латвии, надеются, что он все-таки расскажет правду. Но Рубен уверен, что его имя уже проклинают свои люди по обе стороны фронта. Не все, конечно. Генерал Шаблий не поверит немецкой фальшивке. Ну а другие…
Артур тяжело опустился на нары. И представились ему густые еловые леса родной Курземе, ласковые волны Балтийского моря, вставали перед глазами ребята с родной пятой заставы, из партизанского отряда, в котором Рубен дважды был комиссаром…
На следующий день в камеру вместе с дежурным явились два штурмовика и вывели Рубена на плац. Там стоял вахтман Эккариус. К нему приближался Пужай с охапкой прутьев. Он положил их у ног вахтмана и опасливо спросил:
— Мне можно уйти, господин?
— Нет! — бросил Эккариус и стал давать объяснения монотонным голосом: — Это не обыкновенные розги, а из орехового дерева. Ценное дерево. Гордитесь этим, капитан. Розги гибкие, не ломаются, долго служат.
Рубен знал, что служат эти розги долго, потому что вымочены в крови.
— Рассказал бы лучше все о своем проклятом штабе! — вмешался Пужай.
— А что же я могу знать, если уже столько времени в плену? — процедил сквозь зубы Артур.
В это время перед Эккариусом появился запыхавшийся эсэсовец и подал телеграмму.
Эккариус молча прочитал:
«Немедленно доставить в сопровождении усиленного конвоя Рубениса в мое личное распоряжение. Вассерман».
Потом обернулся к пленному:
— Как здорово, что у тебя, капитан, спартанское здоровье. Ты силен, как чемпион Олимпиады в Берлине, которому я аплодировал в тридцать шестом году. Вставай! Сеанс окончен! Ты, капитан, нужен сейчас в другом месте.
Прошла неделя, и Артур Рубен в сопровождении эсэсовцев вошел в хату доктора Мироновича. Кроме хозяина и девушки на кровати, он увидел еще полицейского и штурмбаннфюрера Вассермана. Это было неожиданно. Артур считал, что его перевозят в новую тюрьму, может, даже в Германию. Но чтобы его привели в аккуратную украинскую хату — этого Рубен никак не предвидел. Он сдержанно поздоровался с больной и пожилым мужчиной, стоявшим у кровати.