Шмель Мукагов и Устим Гутыря уже могли составить отчет о своей работе. Детализации в отчете требовали и Шаблий и Веденский. Их интересовали не только результаты, но и то, как ставились мины, на какую глубину, как маскировали их, как действовали группы прикрытия минеров и так далее. Над передачей отчета радист потел три часа. Он принял также радиограмму, адресованную всем партизанским отрядам. Это был ответ на листовку, содержание которой Мукагов передал, когда еще был в партизанском соединении Артемовича.
«Немцы разбрасывают для партизан листовки за подписью «командующего армией прорыва», из которых видно, что они имеют намерение заслать в партизанские отряды лазутчиков под видом командиров от руководящих органов партизанского движения с целью возглавить «поход на Берлин». Для этого рекомендуют партизанам весну и лето использовать для отдыха, сбора оружия… Разъясняем: эти листовки явно провокационны, направлены на подрыв партизанского движения».
С холма, на котором поздно вечером остановились бойцы отряда Мукагова и Гутыри, виднелось село, растянувшееся цепочкой хаток на несколько километров. В этом селе родились родители Семена Кондратьевича Шаблия, учился последние три года Андрей Стоколос, живет Софья Шаблий, бабушка Андрея, о которой Мукагов узнал еще на заставе.
Шмель Мукагов и несколько бойцов двинулись к крайней хате, в которой, по рассказам Андрея, должен был жить дядька Филипп, участник Октябрьской революции.
Этих «агентурных» данных о Филиппе, считал Мукагов, достаточно, чтобы после многих месяцев оккупации безбоязненно постучаться в окно крайней хаты, словно специально стоявшей на отшибе, как дозорный партизан, поджидающий прихода своих.
— Добрый вечер, дядя Филипп! — поздоровался Мукагов. — Ты «Аврору» знаешь? И броневик, который и сейчас стоит на Финляндском вокзале?..
— Свои! Побей меня гром, свои! Разве ж такое придет на ум спросить вражьей морде? А не с вами Андрей, хлопцы? А может, Павлусь Оберемок или Игнат Тернистый?.. Это все мои юные братья по революции. Лично учил их по приказу самого главного пограничника Шаблия! — радовался Филипп, несколько преувеличивая относительно приказа Семена Кондратьевича. — Партизаны вы или разведка нашей армии?
— Мы те, что с неба спускаются.
— А-а! Архангелы божьи.
— Архангелы генерала Шаблия, — уточнил Шмель.
— Тогда что ж… — голос старого Филиппа задрожал. — Сообщаю вам три известия. Фашисты, ихний палач, какой-то там фюрер, замучил нашу славную Софью Шаблий, а Вадим Перелетный… вылупился же такой выродок в нашем селе!
— Вот гады! — выругался, не выдержав, кто-то из бойцов.
— А третья новость — на допрос был привезен из тюрьмы пленный капитан Рубенис. И как его ни мучили в лагере, в тюрьме, нашел в себе силы латыш этот — бежал ночью от фашистов.
— А зачем фашисты привезли сюда Рубениса? — спросил Шмель, волнуясь: слишком уж похож «капитан Рубенис» на комиссара Артура Рубена.
— Да все из-за сабли, которую немцы искали у Софьи. Славу нашего села им захотелось выкрасть. Ну не на тех напали, господа германцы! — погрозил кулаком дядька Филипп.
— Не нашли саблю? — Мукагов затаил дыхание.
— Не сказала им Софья. Крикнула напоследок людям: «Это они меня за Сталинград!»
— А где сейчас Таня?
— Пока не забрали доктора Мироновича в киевское гестапо, у него жила. А сейчас одна в хате Софьи, картины бережет.
— За что арестовали доктора?
— Кто-то донес на него, будто какие-то связи с Киевским подпольным горкомом партии имеет. Забрали такого человека! Не побоялся вооруженных эсэсовцев, которые мучили Софью и Таню, выхватил раненую девушку из-под ног самого палача. Бояться они таких людей, вот и арестовали.
— Вы проводите нас до хаты Шаблий? — спросил Мукагов.
— Проведу, может, отомстите за нашу Софью. Эх, раньше бы вам сюда да уговорить Софью уйти из села.
— Уговаривал еще в сорок первом Семен Кондратьевич, отказалась эвакуироваться, — припомнил Шмель. — Что сейчас говорить о том…
— Оно-то так. Если бы все поехали, где бы наши там, за Уралом, для нас всех хлеба набрали? Ну хватит о политике! Я мигом вернусь.
Через минуту он, одетый в полушубок, вышел. На голове шапка, уши которой торчали в разные стороны.