— Видно, не служил ты, дядюшка, у нашего старшины Колотухи, — заметил Шмель, взглянув на эту шапку.
— Видали мы и не таких старшин! Мне нравится так ее носить! — ответил проводник.
Огородами, цепочкой, один за другим пошли следом за ним партизаны.
— Вон там! За дубом хата. Только не сворачивайте к соседнему дому. Там-то и живет отец того Перелетного. Конечно, отец за сына не в ответе, да… Ну я пошел. Что передать Тане?
— Скажите, пришли друзья Андрея с пятой заставы. А поверит вам?
— А как же! Я же первый друг Андрея! — похвалился дядька Филипп.
Проводник пошел, а Шмель и хлопцы остановились у дуба. «Могучий какой!» — подумал Мукагов.
Филипп вернулся не один. С ним шла, прихрамывая, девушка в пушистом платке, в теплом жакете, с узелком в руках.
— Я знала, что вы придете. Поздновато только. Нету уже нашей бабушки Софьи, — сказала девушка и тут же зарыдала, сотрясаясь всем телом.
Все молчали. Шумел лишь ветер в верхушке казацкого дуба — и так тоскливо, будто плакал.
— Я с вами, командир! — наконец вытерла слезы Таня. — Если не возьмете, покончу с собой!..
Последние слова были сказаны почти что шепотом, но с такой решимостью, что человек, знающий цену горю, несчастию и смерти, не мог не поверить. Глубокая рана, которую носила в сердце эта красивая семнадцатилетняя девушка, все время кровоточила… Шмель Мукагов решительно отрубил рукой:
— Мы возьмем тебя, Таня!
Бойцы и дядька Филипп пошли тропинкой вниз, а Шмель с Таней на мгновение задержались у дуба.
— Таня, — тихо сказал Шмель, — нас послал сюда Семен Кондратьевич. Мы должны были узнать и о сабле.
— Я видела ее! — горячо сказала Таня. — Видела я саблю. А где она, не знаю… Бабушка не доверила мне этой тайны. А знает о ней только один человек. На третий месяц войны зашел к нам пограничник, тоже друг Андрея…
— Не может быть, чтобы это был Артур Рубен! — нетерпеливо перебил Шмель. — Артур тогда был в Харькове, а потом мы вместе… Подожди, Таня! Этот капитан Рубенис, случаем, не с нашей заставы?
— Да с вашей же! Не даете и договорить… — легко упрекнула Таня.
— Голова кругом идет. Рубен и Рубенис, Перелетный и тип, который сдался в плен в начале войны, тоже с такой фамилией. И еще пограничник, который должен знать о сабле. Говори, кто он?
— Что ж я, виновата, что ваша застава всюду успела на войне?.. Шел в сентябре из Молдавии еще один друг Андрея. Там он прятался у людей, рана у него была глубокая. Он еще и разделся при бабушке Софье, чтобы не подумала, будто он дезертир.
— А имя его, фамилия? — прямо горел Шмель.
— Почему-то не назвал мне. Но он больше с бабушкой говорил. А когда спросили, как его ранило, сказал, что один пошел на немецкий танк. Там у гусеницы и остался, а немцы не вышли добить или подобрать его, им было не до того. Спешили на переправу к Днестру.
— Таня! — взял девушку за плечи Шмель. — Кто бы мог подумать, что можно вернуться с того света! Я тоже был на той дороге. Неужели это наш Терентий? — Он вдруг засмеялся, показав ровные белые зубы. — Теперь можно не сомневаться, тайна казацкой сабли генерала Шаблия в наших руках. Мы знаем, где искать Терентия Живицу!
19
Когда штурмбаннфюрер Вассерман привез Рубена в село под Белую, чтобы выпытать там у него о казацкой сабле, в беспросветную жизнь Артура вдруг проник теплый, ласковый луч — им была украинская золотоволосая девушка, словно вышедшая из латышской сказки. Артур вдруг осознал, что жизнь была, есть и всегда будет, как бы ни силились растоптать, раздавить ее фашисты. Встреча с Таней, короткие взгляды измученных палачами людей, воистину героическая смерть народной художницы Софьи Шаблий — все это влило в истерзанное тело и душу Артура столько сил, энергии, что весь огонь, муки, через которые он прошел в плену, отступили, в сердце зародилась надежда выстоять, победить.
После допроса в доме доктора Артур лежал на обмолоченных снопах ржи, заложив руки за голову, и смотрел в верхнее окошко на звезды, которыми было усеяно небо. Он ждал поздней ночи, когда конвоиры крепко уснут после распитой во время ужина фляги шнапса.
Вскоре захрапел тот, который облюбовал себе место на кровати. Бормотал что-то сонным голосом и другой солдат. Артур решил, что настала пора, и притворно сонным голосом обратился к своему охраннику:
— Мне нужно выйти…
Конвоир стал будить другого солдата: один выводить Рубена не решался — знал, что это необычный пленный, что он нужен не только штурмбаннфюреру Вассерману, но и высшим чинам гестапо. Второй солдат недовольно пробурчал: