— Мы же есть — значит, не погиб! — сказал Колотуха, садясь возле Галины.
От среднего костра донесся сдержанный голос:
— Вроде летят!..
Порох мгновенно вспыхнул под хворостом во всех трех кучах, вскоре костры выбросили вверх языки пламени.
Теперь все видели над поляной три самолета. Два из них пошли на разворот, а тот, что летел последним, опустился еще ниже. Пилот убрал газ, и самолет пошел по инерции, как планер. Стало слышно, как на холостых оборотах вращается пропеллер. Вот от самолета отделился мешок, похожий на колоду, потом еще один и еще. Над поляной появились и остальные самолеты. Они тоже сбросили мешки.
Когда груз разобрали, Андрей роздал топографические карты представителям партизанских отрядов. Среди вещей были патроны к советским автоматам, противопехотные мины, медикаменты, табак, сапоги.
— Рулонов не находили? — с тревогой в голосе спросил Стоколос у ребят.
— А какие это рулоны?
— Два кружка, как большие коржики, — ответил Андрей и подумал: «Как ждет эти рулоны Артур Рубен! Как много значат эти кружочки для боевого отряда. Да где же они?..»
— Вот мешочек. А в нем вроде коржики, только не бумажные! — подал партизан Андрею мешок.
Он развязал узел, запахло ванилью. Нащупал бумажку и, посветив фонариком с синим стеклом, прочитал:
«Милый Андрейка!
Я выслала отцу посылку, чтобы он потом передал ее тебе. Тут коржики, которые ты любишь. А еще два платочка: один вышила Лида, а второй — Маргарита Григорьевна. Еще отец написал, чтобы я выслала каштаны, которые все эти два года хранила в холодном месте. Это киевские каштаны сорок первого. Может, примутся на том берегу? Твоя мама! Сентябрь 1943».
«Может, примутся на том берегу?» — повторил Андрей слова матери. Отец, оказывается, не забыл о каштанах.
— Тебе, Андрей, не кажется, что наш штаб сейчас не в Москве, а где-то за Пирятином? — вдруг спросил Колотуха.
— У-2 к нам прилетели не из Москвы, конечно, а откуда-то из-под Лубен… Отец тут, на фронте. Это ясно: его рацию слышно не так четко, как из Москвы.
— Странно: радиостанция штаба стала ближе, а слышно ее хуже, — заметил кто-то из партизан.
— Ничего странного. Такова природа коротких волн. Где же рулоны? — спросил Стоколос.
— Да вот они! — воскликнул Колотуха. — Между бинтами, ватой и лекарствами.
Стоколос подбежал к Колотухе и, беря обернутые в плотную бумагу рулоны для шифрования радиограмм, спросил:
— Ты хоть понял, что это значит?
— Что Артур тоже будет работать на рации.
— Не только… Прежде всего — Рубену поверили в штабе, несмотря на ту пакостную листовку! Как обрадуется Артур, когда мы вручим ему эти «коржики». Скорее бы на тот берег!
Андрей не заметил, как к нему подошли почти все бойцы — свои и из других отрядов.
— Нам пора возвращаться, — напомнил кто-то из них.
— Знаю. У кого совсем развалились сапоги, возьмите новые, из присланных. Всем не хватит, так сами уж смотрите, обувайте самых бедных, — засмеялся Стоколос. — А теперь прошу внимания!.. Сегодня получен приказ штаба. Вам надо разойтись по своим отрядам, чтобы привести их к Днепру через неделю. Слышите? Через неделю, не позже. В районы, о которых мы договаривались раньше с вашими командирами. Позаботьтесь, чтобы ваш поход к Днепру был скрытным. Сейчас все взоры, все помыслы немцев обращены на левый берег, где неудержимо наступают наши войска. Ваши отряды должны ударить с тылу по переправам неожиданно, по-партизански, а потом держать эти пятачки до прихода военных подразделений с левого берега.
— Все сделаем, товарищ командир!
— Тогда о главном договорились… Примеряйте сапоги! — сказал Стоколос. — Забирайте с собой табак, угостите бойцов.
Через несколько минут партизаны были готовы к выходу. Они попрощались с группой, оставленной генералом Шаблием для оперативной связи с соединениями и отрядами в операции «Днепр», и пошли с поляны.
Уже совсем рассвело, и Стоколос вдруг увидел, как строго, в самом деле по-старшински смотрел на него Максим Колотуха.
— Что случилось? — удивился Андрей. — Я о чем-то забыл сказать людям?
— Пока я раздавал табак и мины, ты успел сплавить все сапоги. Даже предназначенные для тебя. Посмотри теперь на свои подметки: перевязал их парашютной стропой, а пальцы-то все равно видно.
— Так не было же моего размера.
— Обманываешь, а сказать по-дружески — брешешь… Сорок второго было десять пар, сорок третьего — пять и две сорок четвертого.