— Да. С одним встречалась у колодца еще в августе или сентябре сорок первого, а с комиссаром-латышом вскоре после гибели бабушки и мучений моих.
— Ты встретилась с ним еще в сорок первом?
— Да. Теперь я знаю — это был Терентий Живица. Он шел из Молдавии и по твоему дубу нашел хату Шаблиев. Бабушка Софья показала ему саблю. Немцы все перевернули в хате, в хлеву, в погребе — везде, везде, но не нашли. Они бы и хату сожгли с бабушкиными картинами, а все еще думают, что сабля где-то в хате запрятана.
— Я догадываюсь, где бабушка закопала саблю.
Таня вопросительно взглянула на него.
— Под дубом. Мы часто с нею вместе сидели под этим дубом. Она рисовала, а я читал. Бабушка знала, что я люблю этот дуб. Таким же дорогим был дуб и для отца. Помнишь, приезжал он в село?
— Он встречался в школе с учениками, — припомнила Таня.
— Сначала он шел не в хату, а в сад, к дубу. Бабушка не раз говорила мне: «Широкая душа у моего племянника, твоего отца, Андрей…» Я знал, что отец мой — поэт в душе, как и тетка его. Бабушка верила Терентию, но война… Она не знала, встретит ли Терентий отца или меня, но всей душой чувствовала, кто-то из нас должен прийти к дубу.
— А и правда, Андрюша! Может, сабля закопана под дубом… Как я раньше об этом не подумала? А Шмель со своими парашютистами как раз и стояли под дубом, когда к ним привел меня дядя Филипп. Кто из ребят тогда мог подумать, что сабля, о которой Семен Кондратьевич говорил, под их ногами? Теперь и я знаю эту тайну. Бабушка породнила нас, как брата с сестрой, — сказала Таня и тяжело вздохнула. — Я тебе еще не все сказала, Андрей. У меня еще одно горе. Ты не смотри, что я не плачу! Все слезы выплакала, когда лежала с простреленной ногой. Эсэсовец Вассерман приставил ко мне Вадима Перелетного…
— И тут этот Перелетный! Под Уманью сжег хату сестры Устима Гутыри… Неужели посмел появиться в родном селе?
— Да, за ним много подлости. Но об этой ты не знал. Когда я лежала раненая, обессилевшая, он… он накинулся на меня… — глотая слезы, прошептала Таня.
Андрей молчал, пораженный. То, что сказала Таня, можно поведать только брату родному. И тут он взорвался гневом:
— Слушай, Таня! Я клянусь тебе… Какой бы жестокой и долгой война ни была, все равно кто-то да останется с нашей заставы. Мы найдем Перелетного — и на земле, и под землей. И через десять, через тридцать лет — не уйти ему от возмездия! Он трус, жалкий наймит, приспособленец, садист и подлец с высшим образованием! — Андрей стиснул кулаки. — Перелетный. — враг твой и мой навсегда, как будет всегда нашим врагом фашизм! И, кроме других целей в своей жизни, я ставлю перед собой еще одну: поймать и отдать под суд этого предателя. Клянусь, Таня, тебе в этом!
Поздней ночью группа Стоколоса подошла к Днепру, неся две рыбацкие лодки, позаимствованные у дяди Кота. Над рекой стоял густой туман. Партизаны опасались наскочить на окопы или блиндажи. Но недаром старый рыбак уже десятки лет ходил тропинками над Днепром: знает каждую яму.
Четверо несли на носилках канаты, свернутые бубликом. Старики не поверили в крепость парашютной стропы, которую связали партизаны, и достали веревку из своих припасов. На таких канатах, заверили они, можно перетянуть через Днепр даже плот с танком.
Спустились с кручи извилистой тропкой. Хотя дождя давно уже не было, она оказалась скользкой: на глинистый грунт упали капли росы, сбитой ногами с травы, с кустов. И потому шли осторожно.
— Тут большой выступ, — предупредил проводник. — Чтоб не вывихнул ногу кто!
— Выступ! — передали по цепочке бойцы, шедшие следом за старым рыбаком.
Но вот совсем побелело: такой густой туман стоял над рекой. Под ногами уже был влажный песок, на который едва слышно накатывалась тихая днепровская волна.
Бойцы поставили лодки, носилки с канатом и стали пригоршнями пить воду, умываться.
— Слышите меня, хлопцы? — сказал рыбак. — На круче через двадцать сажен по течению растет старая дуплистая верба. Сейчас ее не видно. Она и будет вашим маяком с левого берега. Не забудьте. К вашему концу каната привязан лом. Вы воткнете его в дно, чтобы течение не снесло веревку.
— А свой мы забьем против вербы! — вмешался второй рыбак. — Лодки отнесете в лес.
— Спасибо, люди добрые! Ничего не забудем, — пообещал Андрей.
Хлопцы уже занимали места в лодках, а Андрей и Максим еще прощались с Галей, Таней, дядей Котом, которые тоже пришли, чтобы проводить своих на левый, пока еще далекий берег.