— Прошу слова! — прогремел Калишту Элой, поднимаясь с непреклонным и повергающим в трепет видом. — Прошу слова!
Депутат от Порту на этот раз представил четвертую, ухудшенную, редакцию своих соображений относительно необходимости и правомочности требований театра Сан-Жуан и занял свое место.
— Слово имеет сеньор Калишту Элой де Силуш-и-Беневидеш де Барбуда, — возгласил председатель.
Хозяин Агры зарядил нос нюхательным табаком, трубно высморкался и начал свою речь:
— Сеньор председатель! В Греции и Риме ежегодные празднества сопровождались торжественными зрелищами. Граждане хвалились тем, что соревнуются, кто больше потратит на блестящие театральные представления. В Греции архонт-эпоним, в обязанности которого входило несение издержек по представлениям, определял расходы на каждое из них в два таланта — приблизительно 3250 милрейсов на наши деньги. И если эти расходы предварительно оплачивались из государственных средств, то соперничество частных лиц приводило к необычайно низкой стоимости «теорикона», то есть входного билета, стоившего на наши деньги один винтен. А со времени Перикла,{74} сеньор председатель, государство стало за свой счет оплачивать входные билеты для бедняков. Среди римлян такие могущественные мужи, как Лепид и Помпей,{75} а впоследствии и императоры, из своих богатств поддерживали театры. В пышных империях, сеньор председатель, в империях, которые вбирали в себя целую вселенную, в империях, где воздвигались театры на тридцать тысяч зрителей, простонародью не нужно было лишать себя необходимого ради того, чтобы Афины или Рим могли сиять внешним блеском. Горцы Лациума не были принуждаемы к тому, чтобы платить за удовольствия римских патрициев. Сеньор председатель, когда сии последние хотели развлечь себя спектаклем, они сами несли все расходы и увеселяли бедный люд, вместо того чтобы заставлять его вносить в казну средства на содержание актеров.
(Шепот в зале, прерываемый несколькими возгласами одобрения.)
— Сеньор председатель! — продолжал оратор, нюхая табак с такой жадностью, словно он боялся, что иначе потухнет вдохновляющее его сияние. — Сеньор председатель! Я имел несчастье родиться в стране, где школьному учителю платят сто девяносто реалов в день, а певицы, как мне сообщили, получают за вечер тридцать, а то и сорок золотых. Я родом из страны, где у народа требуют деньги, которыми оплачивается демонстрация злодеяний Лукреции Борджиа. Я из нищей страны, где вены обессиленной нации ежегодно подвергаются кровопусканиям в виде нескольких десятков конту, которые идут на поддержку комедиантов, фарсеров, канатоходцев и бесстыдных танцовщиц. Вы улыбаетесь, сеньор председатель, я вижу, что вся Палата улыбается, но я, подобно мантуанскому песнопевцу, осмеливаюсь сказать вашему превосходительству и моим коллегам: «Sunt lacrimæ rerum».{76} Уместно и нужно нам вспомнить о свободных сынах народа Израилева, которые улыбались в Иерусалиме, а потом в рабстве рыдали на берегах чужой реки. Кто знает, не придется ли нам впоследствии повторить вслед за Поэтом:{77}
Прошу уважаемых депутатов обратить внимание на три строки, которые дополняют четверостишие и пророчество:
Sic, сеньор председатель:
В слове «стон», сеньор председатель, и заключен смысл моей речи. (Общее веселье. На галереях перешептываются. Председатель звонит в колокольчик.)
О р а т о р: Сеньор председатель! Уж не хотят ли меня убедить, что я окружен безумцами? Что это такое? Что за пляска вокруг умирающей Португалии? Как могут смеяться народные представители, когда один из них восклицает: «Правители, не вырывайте у Португалии того, чего она не может вам дать! Не стремитесь превратить народные стоны в театральные рулады? Не отправляйтесь к землепашцу, согбенному трудом, за его ничтожными медяками, чтобы услаждать столицу, в то время как он вынужден отказываться от жареной сардинки, так как у него нет ни единого лишнего гроша!»