Вернувшись в дом, он увидел ее. Вернее, сперва экран заполнили зеленые сверкающие завихрения, мельтеша тут и там, как лососи, спешащие на нерест. Затем появилось то неземное, чуждое нашему миру лицо, что так поражало и завораживало, а ниже — сообщение:
Я скучаю
так сильно так сильно
Я скучаю
помоги мне
От горя она словно позабыла язык и стала говорить, как в первую ночь — казалось, с тех пор прошла целая вечность. Однако крик души ни с чем не спутаешь, и Мартин, в помощи которого мало кто о сих пор нуждался, не мог не откликнуться. Он забарабанил по клавишам, даже не перечитывая написанное:
«Милая, милая Каския!
Я понимаю, как больно кого-то терять. У меня никогда не было такого питомца, как у тебя. Я не мог из-за аллергии. Знаешь, что такое аллергия? Это когда от кожи или меха животных тебе становится плохо, а порой недалеко и до беды. Иногда я думаю, что у меня аллергия и на людей, даже на покупателей и коллег по работе. Наверное, мне с животными было бы проще, чем с людьми, не будь аллергии. Ты потеряла хорошего друга, зато тебе хватило смелости его завести, и вы всегда были рядом. На самом деле вы никогда не потеряете друг друга, потому что он навсегда останется в твоем сердце».
Строчки монотонно ползли к верхнему краю экрана и исчезали в ночи за далекими звездами. Мартин все писал, сбивался, но не заглядывал в текст:
«Мне недостает твоей храбрости, и поэтому у меня нет друзей, кроме тебя. Мы почти ничего друг о друге не знаем и, вероятно, никогда не узнаем, но ты стала дорога мне и твои страдания причиняют мне боль».
Он перевел дух и продолжил:
«Сколько себя помню, я всегда был одинок. Сам виноват. Не прячься в скорлупу от горя. Это проще всего и может затянуться слишком надолго. О, Каския, как же далеко…»
На последнем слове экран погас. Мартин потрясенно воззрился туда, где еще мгновение назад был текст. Ноутбук вдруг затарахтел, как старомодная швейная машинка или автомобильный двигатель с разболтавшимся нутром. Наконец затих, и на экране стали появляться новые слова. Они напоминали те искрящиеся символы, что вначале использовала Каския, пока не освоила человеческий язык, но стиль письма, да и тон соответствующих звуков явно принадлежали кому-то другому. Мартин, как и тогда, напечатал: «Мое имя Мартин Гелбер» и приписал почти с вызовом: «Я друг Каскии».
Реакция последовала тут же. Ответ на экране выглядел гневным воплем:
ТЫ
«Мое имя Мартин Гелбер, — напечатал снова Мартин. — Я друг Каскии».
Я ЗНАЮ ТЕБЯ
Казалось, ноутбук дрожит от возмущения, хоть грубиян и находился от него за много световых лет.
КТО ПЫТАЕТСЯ УПРАВЛЯТЬ МОИМ РЕБЕНКОМ
Пораженный, Мартин в ужасе уставился на экран.
«Ребенок? — напечатал он в ответ. — Я говорю о Каскии!»
На сей раз голос прозвучал не так грозно, и слова появлялись медленнее.
МОЙ РЕБЕНОК
МОЯ ДОЧЬ
Невольно вспомнив Айвена из супермаркета, Мартин напечатал: «Я не знал…»
Голос всё ещё обращался на экране в заглавные буквы, но тон больше не звучал обвинительно.
ДОЛЖНО БЫТЬ, ТАК И ЕСТЬ
КАСКИЯ ЛЮБИТЬ РАССКАЗЫВАТЬ
ИСТОРИИ
ЛЮБИТ ИСТОРИИ.
— Верно, — тихо сказал Мартин, вспоминая их беседы, и напечатал: «Значит, она не знаменитая певица и музыкант?»
ЛЮБИТ ПЕТЬ
«Разумеется! А печальная история о смерти питомца?»
СМЕРТИ
ДА
СТАРШЕЙ СЕСТРЫ
— О Боже! — воскликнул Мартин.
ХОРОШАЯ
ДЕВОЧКА
ХОРОШАЯ ДЕВОЧКА
«Верно, — напечатал в ответ Мартин. — Умная девочка. Не ругайте её, пожалуйста».
Голос промолчал. Мартин неторопливо отстучал на клавиатуре: «Ваша дочь меня изменила. Не знаю, как ей удалось, но благодаря ей я стал другим. Может быть, лучше, кто знает, во всяком случае, я уже не тот, что прежде. Расскажите ей об этом».
Снова нет ответа. Мартин уже сомневался, не покинул ли его собеседник, но всё же продолжал: «Позвольте вам задать ещё один вопрос. Каждый раз, когда мы с Каскией говорили, на экране появлялся образ самой красивой женщины, какую я когда-либо видел. Мне казалось, это её фотография. Наверное, я ошибался?»