Долгое время Таор видел только гигантское подземелье, похожее на обширный храм, где он обтачивал и обстругивал соляные пласты, видел сырые проходы, которые вели из одного конца разработок в другой, и еще громадную гостиную из соли, где он ел и спал с пятью десятками других рабочих и где узники на досуге вырезали в соляных пластах столы, стулья, шкафы, ниши и даже, ради украшения, люстры, которые не могли гореть, и статуи.
После периода полного заточения Таору, уже потерявшему счет времени, разрешили выйти на дневной свет. Вначале ему пришлось принять участие в лове морской рыбы — она составляла единственную пищу узников. Это был довольно странный лов, ведь море не терпело никакой жизни — ни растительной, ни животной. Речь шла о том, чтобы добраться до противоположной оконечности моря, туда, где в него впадает Иордан, — идти до этого места приходилось три дня, обратный путь с корзинами, полными рыбы, занимал четыре.
Вид Иордана, который струился к Мертвому морю и потом исчезал, поглощенный его тяжелыми водами, произвел глубокое впечатление на Таора — он усмотрел в этом образ агонии и смерти. Вот бежит река, веселая, поющая, кишащая рыбой, над ней нависли ветви бальзамических тополей и тамариндовых деревьев, где щебечут птицы. С юношеской отвагой устремляет она в грядущее свои лепечущие волны, но участь ее ужасна. Она рушится в жерло желтой земли, которая отравляет реку, убивая ее порыв. Отныне это жирный непрозрачный поток, что медленно катит к роковому исходу. Растения, еще упорно цепляющиеся за берега реки, тянут к небу скрюченные ветви, уже покрытые солью и песком. И в конце концов Мертвое море поглощает реку, уже больную, и переваривает ее всю до конца, ни капли не упустив из своей пасти, ибо на юге море замкнуто. А чуть поодаль разыгрывается другая драма, о ней оповещает могучий полет кружащих над водой орлов-рыбаков. Рыбы, обитающие в Иордане, — в основном это лещи, усачи и сомы, — задушенные химикалиями морской воды, тысячами всплывают вверх брюхом, правда, всплывают ненадолго, потому что вскоре, покрывшись солью, камнем идут на дно. Этих-то дохлых, окаменелых рыб и пытались выловить сетью каторжники, которым иногда приходилось оспаривать свою добычу у орлов, стервеневших от этого вторжения. Странный лов, погребальный и призрачный, в духе самих этих проклятых мест. И все же при всей диковинности этого лова ему было далеко до единственной в своем роде охоты с гарпуном, в которой Таору также пришлось принимать участие. Лодка медленно доплывала до середины моря, где оно, как известно, достигает наибольшей глубины, а тем временем на носу опытный ловец, перегнувшись через борт, зорко всматривался в сиропообразную бездну; под рукой у него лежал привязанный веревкой гарпун. Кого же подстерегал ловец? Злобное черное чудище, оно не водится ни в одном другом море и зовется ацефалотавр, иначе говоря, безголовый бык. В самой гуще металлической жидкости появлялась вдруг его вертлявая тень, которая росла на глазах, нацеливаясь на лодку. И вот тут-то важно было загарпунить его и втащить на борт. На самом деле чудище было не чем иным, как сгустком смолы, извергаемой пучиной и под напором плотной воды быстро поднимающейся со дна на поверхность. Смоляные чудища обладали неприятным свойством прилипать к судну, цепляясь за него тысячью тягучих нитей. Чтобы отклеить их, содомиты применяли отвратительную смесь из мужской мочи и менструальной крови. Смола эта считалась очень ценной, ее использовали не только для конопачения судов, но и для приготовления лекарств — вот почему за нее давали много денег. [13]
Зато совершенно бесполезным и бескорыстным был, судя по всему, сбор содомских яблок на просоленных отложениях гипса и мергеля, которые оставляло за собой после каждого своего наступления смоляное озеро. В этих отравленных полях растет колючий кустарник с остроконечными ломкими листьями, и на нем зреют плоды, напоминающие дикий лимон. Вид у этого фрукта очень соблазнительный, но это жестокая ловушка, потому что, созрев, он наливается едким соком, обжигающим рот, а высохнув, разбрасывает похожую на пепел серую пыльцу, разъедающую глаза и ноздри. Таор так никогда и не узнал, для чего его заставляли собирать содомские яблоки.