Середина марта. Еще в доке Нобеля.
Сегодня один анекдот (к сожалению, не очень смешной) кое на что надоумил.
В кают- компании за обедом кто-то, расписывая таланты и остроумие Л. Рейснер, рассказал, что мичман Семченко (которого я хорошо знал до революции, вместе учились), задумав перебежать к врагам, захватил в степи верблюда и погнал его в сторону ближайшего расположения белых отрядов. Хозяин или погонщик отказался сопровождать. Ни деньги, ни наган не имели воздействия.
Семченко решил «штурманить», ориентируясь по звездам, и на корабле пустыни углубился в пустыню.
Убаюканный мерным покачиванием, тишиной и однообразием ландшафта, мичман заснул. Проснулся на рассвете, задержанный нашими красноармейцами почти в «пункте отшествия».
Оказывается, верблюд в середине ночи повернул на 180 градусов и пошел обратно, домой. Штурманская часть подвела.
Семченко закончил сухопутное плавание и жизненный путь.
Так вот, будто по этому поводу Лариса сказала: «Верблюд оказался более честным, чем бывший офицер!
Посмеялись.
А потом, в каюте, я думал: почему мне должны верить больше, чем Семченко? Что я не из дворян? Что участник Ледового похода и боев с англичанами на Балтике? Этого мало. Это не гарантия политической лояльности на всю жизнь. И еще, - значит, я расплачиваюсь не только за себя, но и за семченков. А сколько их? И где они маскируются?
Получается, бывшее офицерство - вроде каиновой печати.
Но не может это мне помешать идти до конца по тому пути, который я окончательно выбрал в 1917 году, то есть по пути с народом.
Март (в доке Нобеля).
Не тянет в город, хотя я в Астрахани впервые.
Не только потому, что надо изучать корабль, готовиться к выходу из дока и к началу кампании.
Я не видел ни одного более мрачного города.
При моем любопытстве ко всему новому - смотреть не хочется; причем главная причина не в выломанных проемах, заколоченных досками окнах или в выщербинах стен - от снарядов и сыпи пулеметных очередей. Более мрачное впечатление производят целиком выжженные кварталы. Огонь пожарищ, очевидно, постарался здесь больше, чем артиллерийский или ружейный огонь.
Сколько страданий должны были перенести защитники города и его жители! Кто расскажет об этом? Редкие прохожие. Даже собак не видно. Кладбище внутри города {5}.
А если прибавить лужи, грязь, мусор и пыль, щедро разносимые ветром, то становится понятным, почему город так пустынен (кроме толкучек на базаре, вокзале, пристанях) и почему самому неохота лишний раз пройтись по этим страшноватым, вернее - печальным улицам.
Говорят, ночью на окраинах подстреливают советских деятелей и командиров, которых независимо от должности называют «комиссарами».
Сколько лет Романовы извращали сознание казаков, и они до сих пор упорно идут против народа. Если верить разговорам, то монахи и монашки - главная опора этих бандитов, орудующих в городе.
Спасибо случаю
Окруженный нашими, стоит на палубе низенький паренек в облезлой кожаной куртке и что-то с жаром рассказывает.
Когда повернулся, вижу - Князев!
- Здорово, Князев!
- Здорово, товарищ мичман! А я как раз до вас собирался заглянуть после своего кореша, которого пришел проведать, да вот ребята все нашими отрядами интересуются.
- Какие такие отряды?
- Как какие? Конечно, кожановские! - При этом маленький Князев приосанился, чтобы показаться более высоким, солидным, а может, и грозным.
Час или полтора мы с ним болтали без умолку у меня в каюте, вспоминая эту самую Балтику.
Хорошо помню, как завязалась наша дружба на бывшем артиллерийском транспорте «Рига» (позже переименованном в «Трансбалт»).
Несмотря на молодость, был я назначен старшим помощником только потому, что капитан И. Буданов знал меня с 1917 года по Ревелю, а остальным бывшим офицерам флота он, как торговый моряк, не доверял. Готовились к срочному рейсу в Гамбург «под Красным Крестом» - за ранеными русскими военнопленными.
Живой, веселый, но очень «работящий» - Князев (машинный электрик) мне сразу понравился, и у нас установились хорошие, деловые отношения.
Как- то вечером, возвращаясь через Николаевский мост на корабль, стоявший у набережной Васильевского острова, я внезапно был остановлен Князевым, который, как оказалось, скрытно дежурил, специально чтобы перехватить меня.
- На корабле засада Чека! «Ваших» арестовывают. Надо спрятаться и переждать. А команда в обиду не даст. Мы сами пойдем и заявим, что вы за советскую власть.
Независимо от наивности плана, я поблагодарил, но спрятаться категорически отказался.
- Конечно, заявление команды мне поможет. Но скрываться не буду, так как ни в чем не считаю себя виновным. Авось разберутся. Пошли!
Но он постепенно отстал.
Еще на нижней площадке трапа я понял, что за мной защелкнулся один замок. На верхней - второй. Видел, как скучный Князев стоит на другой стороне набережной и наблюдает - чем все это кончится. Третий замок, в виде двух матросов с маузерами, закрылся в двери салона, куда были собраны все офицеры, отделенные от администрации Красного Креста.
Кончилось все относительно благополучно.
Мне объявили, что я арестован, но… «с исполнением служебных обязанностей». Не знаю, делалось ли «заявление» от команды и помогло ли оно, но через неделю чекисты, с которыми мы подружились и «забивали козла», ушли, даже не оформив моего освобождения.
Поход отменили. Большинство офицеров было уволено. Команду сократили. Транспорт как будто вымер {6}.
Я «нанялся» на сторожевой корабль «Кобчик», а Князев подался на Волгу и там вступил в один из первых отрядов И. Кожанова. Но это я узнал только сейчас, так как с уходом на «Кобчик» потерял Князева из виду.
* * *
Не успел сойти с миноносца Князев, как я заметил некоторое изменение в отношении к себе.
Мелочи, но явно подчеркивающие, что меня теперь лучше знают. Оценивают немного иначе.
Очевидно, кожановец «из балтийцев» успел в кубрике наговорить обо мне и, наверное, приукрасил, выдумав подвиги, которых за мной не числится.
Своеобразный «живой мостик» от Балтики до Каспия. Он заменил плохую работу штабов с личным составом, да и политотдела, опиравшихся на анкеты и послужные списки.
* * *
Обычно мою каюту убирал салажонок - старожил миноносца. Но у него было свое понимание чистоты. Поэтому, забравшись в каюту и выдрав лист из моей тетради, он садился старательно рисовать кораблики, высунув кончик языка, пока не слышал мои шаги на трапе.
Помахав веником и шваброй, смывался. После этого приходилось убирать самому хозяину каюты.
Сегодня, совершенно неожиданно, я застал за классической уборкой комендора от носовой пушки.
- А вы, товарищ командир, ему зря ухи не оборвете! Посмотрите только, какую по углам грязь развел!
Я был рад и благодарен за приборку, но главное для меня было то, что я впервые услышал обращение - «товарищ».
Спасибо случаю. Но мне ясно, что рассчитывать я должен не на очередного Князева, свалившегося с неба, а на самого себя.
Март. «Военный совет».
Были на совещании у комфлота. Ждали т. Кирова - не смог приехать. А может, его и нет в Астрахани?
Объявлен состав боевого ядра для активных операций - дивизиона эскадренных миноносцев.
Флагман - «Карл Либкнехт», самый сильный из нас, так как имеет «сотки» {7}. Мы давно с завистью следим, как все лучшее перепадает ему (по штурманской, шхиперокой и прочим частям). Командир - А.А. Синицын. Из студентов. Знаю его еще по Ревелю 1917 года, но из-за его манеры снисходительно поучать всех и вся никогда в дружбе не был.
Второй в строю - «Деятельный».
Третий - «Расторопный», наш «систер-шип» {8}. Командует им мой друг В.П. Калачев - скромный, но знающий и хороший, честный офицер. Этот не подведет.