Если исходить из этой предпосылки, то формально перемирие должно было окончиться в 10 часов 30 минут или в 11 часов 00 минут. Между тем наступил полдень, и пока нигде огонь не возобновлялся.
Общая обстановка определялась к этому времени следующим положением на различных участках:
английский парламентер, капитан Крачлей, находился на флагманском миноносце «Карл Либкнехт»; никакого ответа не последовало; мотивировалось это обстоятельство тем, что не поступило указаний из Тегерана или Багдада;
десантные подразделения продолжали медленно высаживаться; один поток усиливал главные силы Кожанова, обращенные фронтом к Казьяну;
второй поток высаживающихся шел на усиление заслона в сторону Решта;
Гаврилов с группой своих кораблей держался под машинами против Казьяна, готовый в любой момент открыть огонь;
группа Чирикова продолжала держаться в одной-двух милях от входа в порт, ведя наблюдение за гаванью и лиманом;
наконец, кавдивизион продолжал безостановочно двигаться по прибрежной дороге на юг, нарочито не портя линии связи, предоставляя возможность персидским чиновникам или английским агентам доносить о своем движении.
Во вражеском стане происходили на первый взгляд малозаметные, но очень существенные изменения.
Выход английского катера с белым флагом, который наблюдался всеми в городе, Казьяне и в порту, очевидно, был понят различными группами людей по-своему.
Во всяком случае мы стали замечать признаки некоторого оживления. Кое-где показались люди. В лимане появились одиночные киржимы. Над некоторыми зданиями и на судах стали подниматься флаги.
Вот эти одиночные признаки постепенно стали умножаться, и приблизительно к полудню можно было наблюдать следующую картину:
набережная и коренная часть мола стала заполняться народом;
на большинстве судов подняты национальные русские флаги (трехцветные); но, кроме того, на некоторых еще и флаги расцвечивания!
Но, пожалуй, самым значительным из наблюдаемого надо было считать увеличение движения по лиману киржимов, шлюпок, катеров и двух маленьких пароходиков, которые постепенно слились в сплошной поток - по трассе из порта в направлении на юго-восток. Из-за мола, землечерпалки на фарватере, камышовых зарослей и казьянского парка все эти плавучие средства сразу же скрывались из видимости. Но карта безошибочно говорила, что этот поток устремлен в устье реки Пир-Базар и ведет кратчайшим путем к Решту.
Происходит поспешная эвакуация белых, полубелых и всех английских приспешников, которых не устраивала встреча с большевиками.
Так Энзели переправлял всех наших врагов в Решт по кратчайшему пути.
Трасса была вне дальности пушек «Деятельного». Чириков, напомнив о перемирии, категорически запретил подойти к молу и расстроить огнем планомерность этой эвакуации.
Комфлот был далеко, да еще на борту у него был парламентер.
Позже мы убедились, что эвакуация не была планомерной и даже не эвакуацией, а паническим бегством, или, по терминологии белых, «драпом».
Но все же он состоялся беспрепятственно, хотя и налегке.
Это обстоятельство объясняет то, что мы не захватили почти ни одного пленного.
Окончание перемирия
Когда около 12 часов 40 минут со стороны пляжа у Хуммама послышался орудийный выстрел, а затем редкие залпы более крупного калибра, все почувствовали своеобразное ощущение облегчения.
Бой так бой! Все же лучше, чем это елозание на месте и полная неопределенность.
Однако для нашей группы и группы Гаврилова обстановка не прояснилась. Берег молчал, никто не атаковывал из гавани.
Народ на молу и пристанях сначала шарахнулся, но видя, что мы огня не открываем, выжидающе остановился, прижимаясь к строениям.
Флаги на белогвардейских судах не спускались. Усилилось движение по лиману на Решт. Но начдив не разрешил приблизиться к молу и открыть огонь по удиравшим. По-своему он был прав - при этом неизбежно пострадали бы некоторые персы и их имущество. Кроме того, среди уезжающих могли быть местные жители, решившие переждать исход событий где-либо подальше от наших пушек.
Опять полная готовность и ни одного выстрела.
* * *
Позже мы узнали, что англичане явно затягивали ответ. Кто это делал - генерал Чемпэйн или его высшее начальство? - сказать трудно. Но если двух часов для переговоров с Тегераном или Багдадом было мало, то к полудню истекло уже более пяти часов с момента первого залпа, о чем энзелийский штаб, бесспорно, донес по команде.
Кроме того, с крейсеров и канлодок стали наблюдать накапливание людей и машин в восточной части казьянского парка.
На что рассчитывали англичане - сказать трудно, поскольку они так и не опубликовали документов об этой операции. Возможно, что дело было до банальности обыденно и что не было никакой хитрости, а верховный комиссар Великобритании на Ближнем Востоке не захотел брать на себя ответственность за капитуляцию британских войск и просто отмалчивался, предоставив командиру бригады и его прямому начальнику командиру 13-й дивизии {127} выпутываться самим из этого крайне тяжелого положения.
Так или иначе, но советскому командованию было абсолютно невыгодно затянуть вопрос о капитуляции врага до темноты, что автоматически повлекло бы перенесение его на следующий день. За ночь могли исчезнуть как люди, так и предметы, в захвате которых мы были заинтересованы.
Не подлежало сомнению, что ночная атака торпедных катеров имела бы гораздо больше шансов на успех, чем утренняя попытка.
Наконец, с каждым часом по направлению на Решт уплывали сотни, если не тысячи белогвардейцев.
Поскольку к полудню уже высадилась почти половина кожановцев, все мы, стоявшие на мостике «Деятельного», внутренне одобрили решение командования.
У всех, как говорится, чесались руки, но… пришлось терпеливо выжидать, слушая методичный артиллерийский огонь, доносившийся с востока.
* * *
Комиссар поднялся на мостик и рассказал, что очень волнуется индус, старшина катера, все время посматривающий в ту сторону, куда ушел «Либкнехт» с его капитаном. Характерно, что два других члена экипажа оставались совершенно равнодушными к судьбе своего белого властелина.
Добился разрешения начдива отправить катер в порт. Дело в том, что в случае необходимости дать ход все равно бакштов придется отдать или обрубить. На просьбу индуса разрешить идти в район высадки ответил категорическим запретом. Там бой, и катер могут принять за торпедный. Чтобы не сбежал, полпути его провожал «Дерзкий».
* * *
Чуть не повторился эпизод с встречей торпедного катера. Это и был настоящий боевой катер, но, выйдя из-за оконечности мола, он сразу пошел вдоль восточного берега. Затем, прежде чем мы определили элементы его движения, показался большой всплеск, и катер, развернувшись на пятке, скрылся опять за молом.
Значительно позже, к концу дня, когда были захвачены все трофейные корабли, включая и «матку» английских катеров - пароход «Кама» {128}, удалось узнать, что этот торпедный катер выходил не с целью атаки. Он сбросил в море свою торпеду и большой ящик с бортовыми пулеметами, взрывателями и другими приборами от катеров и торпед, чтобы обесценить наши трофеи. Топить это добро на глазах у всего порта, да еще на малых глубинах хитрые враги не захотели.
Никого из участников этой «операции» мы, конечно, не застали - после своего выхода за мол они бежали в Решт. Взорвать или поджечь самые катера они не рискнули: настроение моряков, решивших сдаться советской флотилии, это исключало. А рисковать собой не захотел ни один из белогвардейцев, оказавшийся в Энзели 18 мая 1920 года.
Новое перемирие
Вялый огонь в районе Хуммам - Казьян (восточная окраина) постепенно стал затихать и затем прекратился.