Самого именинника унесли спать спустя пару часов после начала, а все остальные просто сели вокруг огромного дуба. Михаил, как всегда, не расставался с гитарой, Катя негромко напевала, Варвара, полностью положившись на датчики, спокойно дремала на плече у Виктора, Юля с Федором тихо переговаривались и улыбались чему-то своему. Павел слушал Катино пение, и ему неожиданно стало казаться, что он тут лишний. Не просто лишний, а сильно мешающий. Абсолютная идиллия, если бы не его присутствие - такого… неприкаянного. Никогда раньше он не испытывал настолько острого осознания смысла собственного выражения «седьмой – лишний». Некоторое время он молча лежал с закрытыми глазами, пытаясь справиться с нахлынувшим отчаянием, потом осторожно поднялся, на тревожный вопросительный взгляд Виктора негромко ответил:
- Я на Сережу посмотрю… - и, как можно медленнее и спокойнее, направился к выходу.
Из «Сюрприза», как во сне, добрел до жилого отсека, даже смог честно заглянуть в детскую. Конечно, Сережа мирно спал. Павел закрыл двери, сел в коридоре прямо на пол, закрыл глаза и замер, пытаясь ни о чем не думать. Да… Пора, наверное, все-таки податься к Юльке. За антидепрессантами. А то так и с ума можно сойти. Прав был Витька. Самое кошмарное – не разборки с Мишкой, не ревность и не неопределенность, самое ужасное – это вот такое беспросветное одиночество после того, как ты был кому-то нужен.
Павел очнулся от легкого прикосновения к плечу. Открыл глаза, поднял голову. Рядом, также, на полу, только на коленях, сидела Катя, внимательно глядя на него непонятными потемневшими глазами. Не сочувствие, не тревога… Странный взгляд.
- Кать, ты что? – спросил Павел неожиданно охрипшим голосом.
- Ты ушел, а у тебя был такой вид… Я захотела тебя найти, - уклончиво ответила она. – Им там не скучно, Мишка с гитарой – и ему сейчас не до меня.
- Опять? – устало поинтересовался он. – Опять не до тебя?
- Нет, что ты, - тихо засмеялась Катя в ответ. Помотала головой, и по-новому распущенные пушистые волосы легко взметнулись и мягко улеглись обратно на плечи. – Что ты… Все замечательно. Не волнуйся, наши проблемы ты уже достаточно решал. У тебя теперь своих много.
Павел пожал плечами.
- У меня теперь опять ничего нет, Катюша. Теперь, когда…
Ее рука взлетела к его волосам, осторожно погладила висок, щеку, скользнула к губам, заставив замолчать.
- Не говори только сейчас ничего, хорошо?
Удивительно теплый шепот, такой близкий, такой ласковый… Все ближе и ближе. Тонкие пальцы скользнули обратно к его волосам, а мягкие нежные губы коснулись рта…
Нет, конечно, надо было ее оттолкнуть, железным тоном сказать, что она сошла с ума, что этого не должно быть, что не здесь, не сейчас… Только так это все было внезапно и так нужно, что вместо сопротивления он с неожиданной для самого себя силой притянул ее к себе, отвечая на поцелуй так, как будто это был последний раз в жизни, когда он целует женщину. Спустя несколько секунд они уже стояли на ногах, а еще через минуту Павел вносил прильнувшую к нему Катю в свою каюту, оставляя все сомнения, страхи и угрызения совести в пустом тускло освещенном коридоре.
Он так ничего и не сказал – как она и попросила, только потом, уткнувшись в ее удивительно сильное и нежное плечо, тихо выдохнул:
- Спасибо тебе, если бы ты только знала…
- А я знала, - так же тихо перебила Катя. – Я была нужна, поэтому и пришла. Я не могла оставить тебя одного.
- Не пожалела, что пришла? – приподнялся он на локте, по-новому изучая точеный Катин профиль.
- Нет, - улыбнулась она и повернулась к нему лицом. – С тобой было хорошо.
Павел некоторое время смотрел в ее улыбающиеся глаза, а потом его неожиданно осенило.
- Мишка знает, где ты? – спросил как можно небрежнее.
- Конечно, - спокойно кивнула Катя. – Он сказал, что если я на самом деле хочу так поступить – значит, это правильно.
Павел почему-то даже не удивился. Прислушался к себе – а нет ли там, внутри, какого-то проснувшегося комплекса, а не появилось ли чувство, что его обманули. Должно ведь быть такое чувство! Ведь Катя пришла не потому, что любила его, не потому, что ей это было очень надо, а потому, что это было надо ему. Странно, но ничего подобного ни в глубине души, ни на поверхности, не нашлось.
- Обдумал? – серьезно поинтересовалась наблюдавшая за его глубокомысленным лицом Катя. – Сам-то не пожалел?
Павел тряхнул головой и улыбнулся так, что ей неожиданно захотелось влюбиться в этого сероглазого темноволосого красавца.
- Нет. О таком нельзя жалеть, - решительно заявил он.
- Тогда я пойду? – окончательно смутившись своих глупых мыслей, спросила Катя. – Если все в порядке?
Павел осторожно притянул ее к себе и снова поцеловал – на этот раз нежно и легко, совсем не так, как целуют женщину в своей постели, и отпустил. Честно закрыл глаза и дождался, пока Катя тихо сказала:
- Я ушла. Спокойной ночи, не грусти!
Он еще успел увидеть ее ласковую прощальную улыбку, и двери закрылись.
Утром Павел встал еще до будильника, оделся и, не заходя в столовую, пошел в рубку, отчаянно надеясь, что там именно Мишка. Угадал.
- Доброе утро, - сказал он с порога.
Михаил медленно развернул кресло к дверям, несколько секунд серьезно изучал его лицо, потом улыбнулся.
- Доброе. Теперь точно, доброе. Только, Пашка, - предупреждающе перебил он Павла, открывшего для объяснений рот, - ничего не говори. То, что было вчера, меня не касалось. Давай не будем все это обсуждать, хорошо? Я рад, что ты пришел в себя, а то меня терзали неясные опасения за твою голову в последнее время.
- Я сам опасался, - согласно кивнул Павел. – Хорошо, обсуждать не будем. Хотя тебя это тоже касалось.
Михаил издал непереводимый звук – то ли фырканье, то ли пыхтение, - и отвернулся обратно к пульту.
- Ты работать в состоянии? – поинтересовался он. - Мы тут приближаемся к одной системке интересной. Спектры бы посмотреть, прикинуть состав и прочее…
- В состоянии, - мысленно махнул рукой на завтрак Павел.
Пообедать можно и потом, вместе с завтраком.
Ему самому долго казалось удивительным, как легко они втроем пережили эту сложную, с любой точки зрения, ситуацию. Павел готов был отдать на отсечение голову, что никто другой, кроме Михаила, не смог бы настолько искренне принять поступок своей подруги. Больше Катя никогда не приходила, но не потому, что ее сковывали условности. Просто это больше никогда не понадобилось. Ощущение одиночества и собственной ненужности больше не возвращались к Павлу. Во многом благодаря именно Кате и ее дружеской любви, и Михаилу с его пониманием. Одно время Павел думал, что понимание это получилось только благодаря уникальной способности Копаныгина все анализировать и раскладывать на составляющие бесстрастно и отвлеченно от собственных желаний и амбиций. Однако потом он понял, что дело тут было далеко не только в этом. Мишка действительно совершенно искренне отпустил тогда Катю, понимая, что никто, кроме нее, не в состоянии вернуть Павла в нормальное состояние. Что он при этом чувствовал, для Павла осталось загадкой, которую он не стремился разгадать. Главным было то, что следующие несколько лет прошли в светлой дружеской обстановке, которая помогла ему жить, не чувствуя себя чужим и лишним.
Однажды после очередной вахты Павел возвращался в свою каюту. Он уже расслабился в ожидании теплого душа и долгожданного сна, и совершенно не ожидал найти около своих дверей сидящего на полу Сережу. Сначала он подумал, будто мальчик так долго ждал, что заснул. Тот сидел, уткнувшись лицом в согнутые и подтянутые к груди колени, а руки были, казалось, скрещены на груди.
Странная поза, неудобная, - подумал Павел и только тут понял, что мальчик не просто сидит, а прижимает что-то к груди.
- Сережа, - негромко окликнул его Павел, уже предчувствуя что-то не особенно приятное, и сделал еще один шаг.
Только теперь он заметил белый хвост под левой рукой мальчика. Барсик никогда не позволял так себя тискать…