Федор присвистнул, оторвавшись от шашлыка, а Виктор задумался.
— Вы хотите сказать, что ваша цивилизация дошла до этого предела? Глядя на вас, я бы этого не сказал.
— Ах, да, — улыбнулась Лиэлл. — Большеголовые карлики, питающиеся или таблетками, или солнечной энергией, доводящие до немыслимых высот паранормальные способности своего мозга — вы так представляете старшие расы?
Виктор покачал головой.
— Не обязательно. Но лично вы не производите на меня впечатления той самой «старшей расы».
— О, — махнула рукой Лиэлл, — лично я — вообще отдельная песня. В семье не без урода, как говорят у вас. Меня как раз очень интересует все, происходящее за пределами моей планеты. Как раз потому, что у нас уже ничего не происходит в принципе.
— А как же обращение разума вовнутрь? — невинно спросил Федор.
— О, одно другому не мешает, — снова отмахнулась она. — Мой разум вполне успевает познавать сам себя, окружающий мир и…
— …и случайно подвернувшегося первого пилота «Зари», — в тон ей подхватил Михаил, откладывая гитару.
Странно, но Лиэлл не перестала улыбаться.
— Ну, в некотором роде, он тоже — окружающий мир, — ответила она, и слегка смутилась, встретившись глазами с Павлом.
Немного подумав, он тоже решился:
— А можно мне, как имениннику, задать вопрос и в качестве подарка попросить на него ответ?
Лиэлл перестала улыбаться и серьезно кивнула.
— Все-таки, от кого ты убегала? Извини, я понимаю, что это, наверное, личный вопрос, но если те, кто за тобой гнался, выйдут на наш след, нам бы надо быть в курсе.
Середа насторожился, а девушки встревожено переглянулись. Лобанов остался спокойным, как удав, — он всегда говорил, что шашлыки не любят взволнованных поваров, а по Мишкиному лицу, как всегда, ничего нельзя было прочитать.
Лиэлл вздохнула.
— Понимаю. Поэтому отвечу. Никто за мной не гонится. Думаю, дома пока и не поняли, что меня нет, я все равно довольно часто исчезаю на длительное время. Просто у меня сейчас обострение полного непонимания с моим братом. Он — мой единственный родственник, и единственный, кто имеет право чего-то от меня требовать. И его… хм… требования не совпадают с моими желаниями. Думаю, ничего особо интересного во всем этом нет.
— Настолько не совпадают, что ты готова инсценировать собственную смерть? — снова спросил Павел.
— Готова, — резко ответила Лиэлл. — Настолько не совпадают. Он не понимает, вернее, понимает, но не принимает, что для меня выполнение его требований равносильно медленной гибели. Уж лучше пусть он меня похоронит сразу. А я при этом останусь жива и свободна!
— Серьезно… — протянул Федор. — И ты согласишься жить на Земле? На чужой планете?
Павел отметил про себя, что они тоже перешли на «ты».
Лиэлл улыбнулась, кажется, с облегчением, на секунду прикрыла глаза и неожиданно мечтательным тоном ответила:
— На Земле? Конечно, соглашусь. Вы представить себе не можете, как у вас хорошо, после нашего спокойного, размеренного и до чертиков скучного мира.
— Только не говори, что ты это тоже увидела в моем сознании, — поморщился Павел.
— Ой, ты не думай, что я все твои мысли изучила! — виновато спохватилась Лиэлл. — Это была не телепатия, это совсем другое! Я понимаю, вы все опасаетесь, что я сейчас перекопаю у всех вас мозги, прочитаю все ваши мысли. Только я не телепат. И даже если бы была им — никогда не стала бы это делать с вами!
— Почему? — задумчиво спросила Варвара.
— Потому что читать мысли других людей без их согласия — неприемлемо, — твердо, как заученное правило, отчеканила Лиэлл. — Для телепата это первый закон. Использовать телепатию можно только с согласия того человека, чьи мысли нужно прочесть, или у того, кто угрожает жизни самого телепата или других людей.
— Первый закон роботехники, — кивнул Михаил. — Только телепаты — не роботы, они могут этот закон запросто преступить.
— Никому из моих соотечественников в голову бы не пришло его нарушать, — помотала головой Лиэлл. — Это как… Не знаю. Это не просто закон, это моральные нормы нашего общества. Табу, если хотите.
— Табу — пережиток прошлого, — покачал головой Лобанов. — Не вяжется с обществом высшего порядка.
— Знали бы вы, насколько скучно живется в обществе высшего порядка, — вдруг с тоской сказала Лиэлл.