В здании Космопорта ее встретил хмурый Гео.
— Ты не передумаешь? — не поздоровавшись, спросил он. — До сих пор не могу понять, как дядя отпустил тебя? Что за прихоть?
— Гео, это не прихоть, — недовольно отозвалась Лиэлл. — Я уже говорила, что это вопрос чести Правящего Дома, и Матти тут, в общем-то, не при чем.
— А ты? Ты при чем? — упрямо гнул свою линию новый чрезвычайный и полномочный посол.
Лиэлл вздохнула, огляделась, направилась к ближайшему диванчику, опустилась на него и поманила Гео к себе.
— Присядь. Прости, я должна была раньше объяснить, да все сомневалась, надо ли. Но я все равно все рассказала ему, так что скрывать от тебя дальше было бы глупо.
Гео понял, что разговор и правда, будет серьезным. Мать всегда так себя вела. Все самые серьезные беседы происходили именно неожиданно и в самый неподходящий для подобных вещей момент.
— Ты помнишь этот наш древний закон — оскорбление, нанесенное члену Правящего дома приравнивается к оскорблению, нанесенному всей Империи? Лицо, покушавшееся на честь, жизнь, здоровье или имущество члена Правящего дома автоматически приговаривается к смертной казни. Государству, планете, расе, покушавшимся на все вышеперечисленное, Империя мгновенно объявляет войну.
— Помню. Только этот древний закон устарел. В любом случае, он очень давно не использовался. И какое отношение это имеет к данной ситуации?
— Спокойно, — Лиэлл остановила его вопросы легким движением руки. — Не использовался. Но устарел ли? До сих пор все эти «оскорбления» носили слишком несерьезный характер — кто в здравом рассудке захочет связываться с нами, верно? Но сейчас Сьенна совершила крупную ошибку.
— Сьенна? Значит, это правда? Я не верил. Ты всерьез собираешься зачищать этот гадюшник? — снова вскочил Гео.
— Абсолютно всерьез.
— А при чем тут Правящий дом? Да, Виктор и компания — твои друзья, я помню, но они даже не соэллиане.
— Один из них — член Правящего дома, — вздохнула Лиэлл. — Прости, сын, я не так должна была тебе об этом рассказать. Пол Коулс… Вернее, Павел Козелков, первый пилот «Эвридики» — твой отец и мой муж. Был. Триста лет назад. Отец Наследника тоже член Правящего дома.
После минутного молчания Гео тихо произнес:
— Да. Ты не так должна была сказать мне. Он знает?
— Паша? Знает. Только это не имеет значения.
— Нет, Ли, ты не права, — неожиданно раздался из тени коридора знакомый голос, и в холл медленно вышел Михаил. — Пашка, хоть и не вернулся к тебе, но он все понимает. И слово «сын» для него далеко не пустой звук. От сына он не отказывается. И ты это знаешь.
Лиэлл поднялась с диванчика, шагнула вперед.
— Я просила, кажется, не провожать меня!
— То есть, по поводу Гео возражений нет? — усмехнулся Михаил. — Только я не провожать, Ли. Твое приглашение еще в силе?
Гео, уже открывший, было, рот, закрыл его обратно. С отцом он разберется самостоятельно. Мать сделала главное — сказала им друг о друге, остальное они уладят сами, не маленькие.
— Я пойду, проверю готовность челнока, — быстро сказал он и, не дожидаясь ответа, направился вглубь здания Космопорта.
В тексте использованы стихи Ларисы Бочаровой
Татьяна Лыткина
Звездный юбилей
Завтра у меня день рождения. Меня вряд ли кто-то поздравит, потому что никто не в курсе, что я отмечаю этот день. Жена поздравила бы, но она уверена, что мой день рождения — только через три месяца и восемнадцать дней. Ну, промахнулись медики немного, когда устанавливали дату моего рождения пять лет назад. А остальные ребята прекрасно знают, если не забыли, что мой юбилей именно завтра, но ни один из них не подозревает, что я сам это помню. Так что все они готовят подарки к официальной дате.
Мне сейчас уже без двадцати пяти минут пятьдесят лет, однако, если честно, ни я, ни моя жена этого не замечаем. Витька тоже говорит, что я почти не изменился за те годы, что мы с ним знакомы. Я знаю, что имеется в виду, хотя он никогда не уточняет. Годы, прошедшие со старта Первой Межзвездной экспедиции.
А жена ласково говорит: «Как был шутом, так и остался». Нет, на самом деле ласково. Потому что ей нравится мое отношение к жизни. Потому что мы оба знаем, за что она меня полюбила. За то, чего так не хватало нашим замечательным, но излишне серьезным рано повзрослевшим друзьям — за детство в душе. Не могу сказать, что это определение меня сильно порадовало, когда Джулия впервые смогла ответить на мой совершенно идиотский вопрос — за что? А потом смирился. Тем более что шутки и смех еще никому не мешали взрослеть. Правда, Джули не помнит, что это впервые началось именно тогда, когда все, оставаясь подростками, резко стали взрослыми. И только я не смог. Впрочем, не сильно и старался. То есть, я никогда не стремился приобрести свойственные взрослым людям, в нашем понимании, черты. Как это говорил один из моих любимых киногероев — улыбайтесь, господа! Все глупости в мире совершаются именно с серьезным лицом. Так что я никогда не думал, что сведенные к переносице брови — признак большого ума… Хотя в нашем случае я бы не стал так же категорично утверждать, что вечносерьезное лицо есть признак, обратно, скудоумия. У кого угодно, только не у Виктора, например. Витька просто с начала работы над нашим кораблем тянул на себе бешеный груз долга и ответственности, и с годами этот груз только увеличивался. Да и Пашка никогда не был глупцом. Разве что в вопросах флирта, но это уж если не дано, значит, не дано. А нахмуренные брови у него были всегда, с детсада. Я и это помню… А Мишка по жизни серьезен — положение вундеркинда с детства обязывало. Но уж этого компьютерного гения я бы никому не рекомендовал называть дураком. Сам набью тому морду, кто так скажет.