Кассия с важным видом сложила руки на груди и принялась читать наизусть:
– Ты что, это прямо сейчас выучила?
– Да… То есть нет… Я не учила, оно само запомнилось! А Власий сказал… Он сказал, что это «поразительно»! Только вот я не знаю, что в этом такого… поразительного?
– Ну, просто редко бывает, чтобы маленькие дети так вот сразу запоминали такие стихи…
– А-а… Значит, как ты с папой живешь – это тоже поразительно?
– Почему?
– Вы не кричите никогда, не ругаетесь… А Мелания говорит, я слышала, что мужья с женами почти всегда ругаются…
– Это она тебе говорила? – Марфа слегка нахмурилась.
– Нет… Она это на кухне с Анфусой… А я просто… я мимо проходила!
– Ах ты, любопытная, везде успеваешь!
Беспрепятственное хождение Кассии по всему дому и то, что девочка совала нос везде, в том числе и на кухню, и на задний двор, с точки зрения ее дяди-протоспафария, было «верхом неприличия»: он был страшно возмущен, узнав об этом, когда случайно, зайдя к сестре в гости, услышал от прибежавшей Кассии веселый рассказ о том, как на кухне слуги спорили о приправах для жаркого. Но Марфа не хотела ограничивать Кассию и слишком подавлять ее стремления – ведь она сама выросла на свободе, среди садов и полей, при отце, который не особенно следил, в каком углу дома его дочь читает книгу или пытается поймать залетевшую бабочку, чтобы выпустить в сад… Василий был согласен с женой, и потому Кассия получала не такое воспитание, как многие девочки из богатых семей, которых растили с одной целью – выгодно выдать замуж. Иной раз, глядя на дочь, Марфа вспоминала о своем обещании, данном Богородице, и гадала, может ли выйти так, что Кассия действительно захочет пойти в монахи, когда вырастет. Пока об этом трудно было судить. С одной стороны, девочка была очень живая, всем интересовалась, любила читать и рассуждать вслух о разных занимавших ее вещах, – и в то же время могла подолгу сидеть одна где-нибудь в углу с игрушками или в саду под деревом, о чем-то думая… Иногда она капризничала, но это случалось редко; в целом Кассия росла послушной, родителям было не на что жаловаться. Но иной раз неясное ощущение чего-то особенного, что ждет Кассию в будущем, охватывало Марфу. Что ни говори, а девочка умна не по возрасту… В ее годы Марфа еще и не открывала великого поэта, а дочь рассказывает целые куски из поэмы, даже не уча нарочно!.. И красивая растет – в кого только такая?..
Родители думали, что замечательный синий цвет глаз дочери со временем сменится на другой, как бывает у младенцев, но этого не произошло. Кассия росла темноволосой, белокожей, с огромными глазами цвета лазурита. Ни Василий, ни Марфа не помнили, чтобы у кого-то в их родстве были глаза такого редкого цвета.
– А ты где была, мама? – прервала Кассия ход ее мысли.
– Ездила за город передать еду и одежду для одного монаха.
– А почему у него нет одежды в его монастыре?
– Потому что его выгнали из монастыря. Вообще их монастырь разогнали, и они скитаются и прячутся по разным местам, а некоторые сидят в заточении…
– Ой! Бедные!.. А ты им помогаешь, да? За что же их разогнали?
– За то, что они стоят за Божию правду, против тех, кто нарушил заповеди Христа.
– Но если они за Христа, то Он должен Сам помогать им!
– Конечно! Он дает им силы всё терпеть… И помогает через людей.
– Через тебя, да?
– И через меня… Но гораздо больше через других. Я-то мало делаю для этих исповедников, увы!..
– Но тогда мы можем делать больше! Мы можем… – Кассия задумалась, наматывая на палец кончик своей косы. – Мы можем кого-нибудь поселить у нас дома! У нас тут много места. А они скитаются… Вот им пока и будет, где жить! Ведь их должны оправдать, если они за правду?
– О да, я верю в это!.. А в твою маленькую голову пришла большая мысль! Надо поговорить с папой!
Василий вернулся из Священного дворца хмурый.
– Император думал убедить мир, что только одни студийские монахи такие смутьяны, любители побуянить из-за пустяков! – начал он, едва войдя в дом. – Думал, что после их изгнания протесты прекратятся, что никто не посмеет поднять голос против решений собора… Как он просчитался! А теперь не хочет этого признать, воздвигает всё новые гонения! Это походит уже на безумие.