Но их инстинкты просто визжат.
Мэйхену казалось, что его заперли в железном гробу с бешеным псом, который грызет ему ногу. Рана от выстрела воина огня не мешала рыцарю управлять «Громовым» доспехом, но боль была жуткой. Возможно, у Джона уже не было ноги ниже колена или он истекал кровью внутри брони, рискуя умереть еще до начала боя. Вроде нечто подобное как-то раз чуть не прикончило Уэйда? Ах да, флешетта локсатля в бедренную артерию… в той засаде, уже так давно… но лейтенант выжил… только какая разница, сейчас-то он все равно мертв. Дэниел Уэйд, последний из его зуавов. Капитан поклялся, что проклянет себя, если не сумеет жестоко отомстить за парня.
Проклят ты все равно и умрешь все равно — все равны в ненавистной любви…
— Убирайся из моей головы, Темплтон! — прорычал Мэйхен, твердо зная, что пропавший капитан будет преследовать его до самой смерти.
Вендрэйк сидел в неосвещенной кабине «Серебряной пули», широко распахнув глаза. Тьма была предпочтительнее вещей, которые капитан видел, смежив веки. Хардин еще разок закинулся Славой, и сейчас в его крови, будто жидкий огонь, бушевала жажда действия. Надо было подождать до начала боя, но этот надзиратель в черном явно не одобрял наркотики, а кошмары подобрались уже слишком близко. Она подкралась слишком близко.
Но она же не настоящая. Просто эта чертова планета пудрит мне мозги, что-то здесь такое в воде или воздухе. Я ведь знаю, призраки гонятся не только за мной…
Однако капитан видел, как «Часовой» Леоноры следовал за баржей по берегу реки, скрываясь в тени, но не отставая далеко. Возможно, на озере Хардин будет в безопасности, девушка ведь не сможет догнать транспортник по воде!
Она не сможет нигде меня настичь, потому что она мертва! Но если она мертва, то вода ее не остановит?
Мысли в голове Вендрэйка носились по кругу, логика преследовала суеверие, а суеверие гналось за логикой.
«Возможно, это проклятие всех провиденцев, — решил он. — Все мы чертовски много думаем».
Озеро вокруг конвоя уже просто кишело гравитанками и спидерами тау. Айверсон чувствовал, что Бирс смотрит ему в спину, требуя подать сигнал. Почти бессознательно комиссар потянулся к рупору корабельного мегафона.
— Жди, — произнесла ведьма за его плечом. — Надо подойти ближе.
— Охрана нервничает все сильнее, — возразил Хольт. — Нужно ударить первыми, иначе ударят они.
Женщина не отводила глаз от комплекса, и комиссар решил, что она думает о Катлере. По словам Вендрэйка, между ними что-то было…
— Потерпи еще немного, — настойчиво повторила Скъёлдис.
До буровой платформы оставалось около пятисот метров. Айверсон видел, что на железной набережной у причала выстроились взводы аугментированных воинов-скитариев.
Нас поджидают.
— Еще чуть ближе…
И тут где-то рядом взвыла циркулярка.
— Что за…?! — Хольт с перекошенным лицом дернул рычаг корабельной сирены и заорал в мегафон: — Пошли! «Противовес»! Пошли!
Оди Джойс знал, что начинать можно только после приказа комиссара. Но он все ждал, и ждал, и ничего не происходило, а танки чужаков все время кружили вокруг «Тритона», словно большие злобные рыбы. Последней соломинкой оказался дрон, который недоверчиво облетел зуава, а потом завис прямо перед спрятанным забралом, пытаясь заглянуть внутрь. Тут-то пастыря и наполнила праведная ярость Императора и, похоже, его броню тоже, потому что миг спустя взвыла циркулярка, развалившая ксеноблюдце на две половинки. Тут же завыла сирена, а комиссар завопил в мегафон, что пора начинать, и Джойс решил, что все сделал правильно.
— По бортам! — взревел лейтенант Худ, и серобокие ринулись к планширам, ведя огонь из карабинов и импульсных винтовок. Бронетехнику они повредить не могли, поэтому стреляли в дронов — и щелкали их как мух. Мгновение спустя заговорили бортовые автопушки «Покаяния и боли», изрешетив бронебойными снарядами скиммеры тау. Одна из «Каракатиц» рухнула в воду, две «Пираньи» унеслись прочь, охваченные пламенем, и подожгли озеро. Прометиевые отходы на поверхности с шипением вспыхнули, запузырились, а серый туман сменился черным дымом.
— Противогазы! — рявкнул Худ.
Задыхающиеся бойцы лихорадочно надевали дыхательные маски, а воздух становился все более едким.