Слабое мясо под железной кожей, схожие судьбы, слишком поздно сплетенные…
Лихорадка не отпускала зуава, и теперь его одновременно бросало в ледяной холод и пылающий жар, но это уже не имело значения. Ничто не имело смысла, кроме ярости, обещавшей привести Джона в Громовой край.
Гонись за судьбой, пока не сгинула, догоняй ненависть, пока не прогоркла…
Мэйхен несся к бронированному гиганту, который расстрелял канонерку. БСК «Залп» перекрыл им дорогу, выйдя из бункера впереди, и выпалил из сдвоенных рельсовых пушек прежде, чем кто-то успел отреагировать. Одного раза хватило, чтобы сокрушить носовую броню «Тритона», будто легчайший бронежилет. В ту же секунду конфедератов атаковали отделения воинов огня, появившиеся из туннелей и бункеров вокруг платформы. Немного, всего два или три десятка бойцов, но в дальнем бою они были смертельно опасны. Выжившие серобокие яростно отстреливались из-за гусениц «Покаяния и боли», но укрытия не спасали от пугающе метких чужаков. Изменить ход сражения снова выпало зуавам.
— Бей врага! — скомандовал мальчишка-пастырь, и рыцари, повинуясь ему без единого слова, разделились для атаки на рассредоточенных ксеносов.
Джон Мильтон побежал прямо на «Залп», который поворачивался, наводя на арканца тяжелые пушки, способные уничтожить танк. Сблизившись с боескафандром, Мэйхен уставился в его «лицо» — пучок безразличных датчиков, — пытаясь понять, что задумал пилот.
Распаляй ярость, пока не остыла…
Луч света, тонкий, как карандаш, уперся в Парцелла, когда тот был на полпути к противнику, и мгновение спустя зуава озарило призрачно-голубое свечение. Словно следуя какому-то безмолвному повелению, дюжина чужаков сосредоточила огонь на рыцаре, терзая его смертельно точными попаданиями. Старинный «Штормовой» доспех за несколько секунд смялся под залпами, и арканец с лязгом рухнул на платформу. Целеуказатель двинулся к новой мишени, оставив позади расплавленные обломки брони. Оди Джойс видел все это с другой стороны площадки, где рубил на куски четырех воинов огня. Когда доходило до ближнего боя, тау оказывались смехотворно хрупкими, и юноша даже думал, что в их убиении нет славы, но, увидев гибель Парцелла, понял, что ошибался. Возможность вычищать ксеносов — любых ксеносов — была даром самого Императора!
Нахмурившись, пастырь проследил рыскающий луч до его источника и заметил на одной из крыш тау в легкой броне. Шлем воина был объемнее из-за дополнительных датчиков, оптических и иных, поэтому Оди решил, что перед ним какой-то наводчик. Полоска целеуказателя, движущаяся по полю битвы, исходила из телескопического устройства в руках ксеноса. Юноша навел на него тяжелый стаббер… и увидел, что луч приближается к Мэйхену.
Когда все цвета — лишь иные оттенки проклятья…
Джон отпрыгнул вбок за долю секунды до выстрела рельсовых пушек. Смертоносные заряды с воем пронеслись мимо, словно разъяренные ловкостью капитана. Он хотел победно захохотать, но вышел только слабый смешок умирающего. Попытался выстрелить и только тогда обнаружил, что оружия больше нет, как и левой руки. Один из сверхскоростных снарядов оторвал конечность до самого плеча, а Мэйхен даже и не заметил. Впрочем, его не взволновала потеря: для мести вполне хватит и одной руки.
И последние угли погасли, рассыпавшись пеплом…
Рыцарь пригнулся, и смерть прошла у него над головой, оставив сдвоенный инверсионный след. В следующий миг Джон подобрался к врагу вплотную. Содрогаясь от ярости и лихорадки, он вонзил дрель в нагрудник боескафандра. Все тело арканца вибрировало, пока острие сверла прогрызало слои твердого панциря. Это была агония, но Мэйхен принимал ее с радостью.
И надежда затоплена роком бесчувственным…
БСК размахивал рельсовыми пушками, но пилоту никак не удавалось навести их на врага, оказавшегося слишком близко. «Залп» сделал несколько неверных шагов назад, однако безжалостный рыцарь последовал за ним, вонзая дрель все глубже, пока его собственное тело точно так же разрывалось от судорог. Внезапно сверло рванулось вперед, пробив последний слой брони, вонзившись в мясо и кости. Джон не вынимал оружие еще несколько секунд. Пока ксенос превращался в кровавую кашу, Мэйхен ждал восторженного экстаза, но тот не приходил к нему.
— Ты — мой Громовой край? — прохрипел рыцарь мертвому чужаку, зная, что это не так. Отшатнувшись, Джон оставил боескафандр безмолвным свидетелем своей неудачи.