Мои подопечные? Ах да. Пока их не сломали уловки этого мира, они назывались полком Верзантских конкистадоров. Теперь же они не более чем пережитки прошлого, оставленные гнить. Как, в общем-то, и я. Возможно, поэтому судьба привела меня к конкистадорам. Вероятно, поэтому я по-прежнему забочусь о подопечных достаточно сильно, чтобы пытаться спасти их. Верзантцы никогда не были лучшими солдатами Имперской Гвардии, но и сейчас у них еще есть шанс искупить вину.
Есть семеро, которые достойны жалости, и восьмой, к которому нет сострадания. Я наблюдал, как они балансируют на грани ереси, удерживаемые последними остатками чести, веры или, быть может, обычного страха. Но грядущая буря раздует нечестивый огонь в их сердцах и подтолкнет сомневающихся в спину. Мне нужно быть там ради них.
Да, ты прав, я был слаб. Несомненно, мой старый наставник Бирс сказал бы, что им давно уже следовало преподать урок, но я раздавлен, как и все остальное, в мясорубке этой войны. Мне ни разу не хватило духа осуществить Правосудие Императора со времен разгрома в ущелье Индиго и Номера 27. Возможно, если бы я обладал огнем Бирса или льдом Ниманда, был более достойным представителем нашего особенного братства, все могло бы сложиться иначе и эти гвардейцы не зашли бы так далеко. Но Бирс и Ниманд давно мертвы, и я один держу оборону.
Предатели думают, что лихорадка ослепила меня, но их шепоты были услышаны. Сегодня они побегут, и я буду ждать.
В Трясине никогда не было по-настоящему темно. Днем ревнивый полог деревьев душил солнечный свет, истончая лучи, и в джунглях царила полутьма. После заката просыпались древесные грибки и лишайники, которыми кишмя кишел лес, их биологическое свечение озаряло гроты и полянки, превращая топи в желчную страну чудес. Это был мир враждующих сумерек, но призраки все равно появлялись здесь по ночам.
Украдкой выбравшись из запутанного сплетения джунглей, они топтались у края опушки. Их было семеро, и каждый казался истощенной тенью в прогнившем мундире. В желтушном свете грибков униформа цвета хаки пестрела пурпурными пятнами, а глаза солдат как будто поблескивали огнем с оттенком индиго. Притаившись на границе джунглей, они осматривали опушку, водя из стороны в сторону видавшими виды лазвинтовками. Лидер группы махнул рукой, и люди, разделившись на две команды, рассредоточились по периметру. Стоя неподвижно, командир продолжал наблюдать за приземистыми развалинами в центре поляны.
Ливень усилился, тяжелые капли пробивали полог леса, поднимая узкие струйки водяного пара, но бледный купол храма сиял сквозь пелену дождя. Это было характерно для туземных построек: древние федрийцы, не имевшие в своем распоряжении камней, вырубали здания из кораллов. Это придавало строениям зернистый, органический вид, вызывавший отвращение у имперцев. Центральная башня храма обвалилась, в стенах повсюду виднелись трещины, но ни один побег, ни одна лоза, охочие и до менее заброшенных руин, так и не коснулись постройки. Ее окружала бесплодная земля, сдерживающая джунгли на расстоянии примерно десяти метров. Жрецы Механикус очень интересовались этим загадочным явлением, наблюдавшимся возле множества покинутых храмов по всей планете. Впрочем, для Игнаца Кабесы это был всего лишь еще один признак коренной неправильности Федры.
Сержант с виду напоминал высохший труп, а его лицо, покрытое серой грязью, превратилось в посмертную маску. Глаза Игнаца сверкали в просветах маскировочного слоя, а в зрачках переливчато блестело возбуждение, но Кабеса не был опустившимся наркоманом. Он ненавидел большинство грибковых наркотиков этого мира, но Слава отличалась от других. У человека, вдохнувшего ее споры, невероятно усиливалась острота восприятия происходящего, что порой случалось с воинами в разгаре сражения. Разумеется, Слава находилась под запретом, но глубоко в Трясине, вдали от бдительных глаз жрецов и дисциплинарных офицеров, люди жили по собственным правилам. С тревогой сержант подумал об Айверсоне, этой ходячей развалине в облике комиссара, который присоединился к «Буре» — их полку — месяц назад. Он осуществлял контроль над остатками 6-го Верзантского, словно стервятник над умирающим человеком.
И вне всяких сомнений, 6-й действительно умирал.
Стыд от падения родного полка медленно жег сердце Игнаца. Они были верзантцами, Конкистадорами Галеонова Меридиана, гвардейцами Бога-Императора и с ликованием начинали эту кампанию! Агилья де Каравахаль, святой Водный Дракон «Бури», довел свой полк до религиозного экстаза, и бойцы радостно присоединились к крестовому походу Федры, охваченные жаждой выжечь свои имена на теле этого языческого мира.