Мидаре поприветствовал сына по обычаю и вернул отрешённый взгляд в тарелку, так ничего и не заметив. Виро впервые порадовался задумчивости папы, появившейся после смерти брата. Она часто воровала родителя, уводя того в неизвестные дали. Так далеко, что иногда Виро не сразу удавалось его дозваться. Это приводило подростка в не меньший ужас, чем убийца брата под собственным боком. Но только не сегодня. Сегодня Виро был рад, что папа на него не смотрел.
После обеда он мог вернуться в свою комнату — туда, где теперь обитал Хюрем. Там ему отныне предстояло выносить его молчание до вечера, а затем ещё и спать в одной комнате. Испытание казалось слишком тягостным. Лучше было вернуться в собственное убежище. Так бы Виро и поступил, но нога болела нещадно, грозя распухнуть и воспалиться. Разгуливать так над обрывом было чистым безумием, и Виро побрёл к обитым тканью скамьям в гостиной. Он может посидеть там в прохладе, а может и уснуть. Если папа его отыщет, Виро всегда может сказать, что задремал. Всё, что угодно, лишь бы не возвращаться в собственную спальню.
Опустившись на мягкую обивку Виро посмотрел на стену. Вместо картины с изображением создающего мир Аум, он снова видел пропасть. Пропасть, чуть не убившую его однажды и сделавшую попытку вновь. Хюрем был тем, кто не дал этому случиться. Чувствовал ли Виро благодарность? Нисколько.
Омега не сомневался, что ему помогли только затем, чтобы спасти собственную шкуру. Кого бы обвинили, если бы он разбился? Тогда Хюрема не спас бы и сам жрец. Виро попытался выбросить из головы случившееся, как и забыть про пульсирующее болью колено. Сытый желудок позволил погрузиться в мягкую дрёму, давшую короткую передышку телу.
Виро пришёл в себя не сразу. Он услышал голос папы — тот звал его. Лба касалась прохладная рука.
— У тебя лихорадка, — Виро окончательно пробудился. — И колено распухло, — тяжело вздохнул папа, тут же послав за травником.
Отстоять право остаться в гостевой, несмотря на отсутствие сил, Виро всё же сумел. Но лишь до тех пор, пока он не проснулся с тяжёлой головой после густого отвара. Содержимое желудка просилось наружу, и Виро потребовалось приподняться, чтобы глубоко вдохнуть. На лбу выступила испарина. Облегчение, если и должно было наступить, запаздывало, а на анаку уже успел опуститься сумрак, загонявший Виро обратно в собственную спальню.
Хюрем был там. Как всегда. Он лежал на подстилке у стены с закрытыми глазами. Спал или нет, Виро никогда не мог разобрать. Стоило его окликнуть, омега всегда отзывался спокойным ровным голосом, будто ждал, что вот-вот его позовут. Но звал Хюрема только папа или домовые. Виро всем своим существом ощущал трепет, одолевавший его, стоило взглянуть на омегу, и потому не смел называть его по имени.
До того момента, как Хюрем переступил порог дома Дорто, Виро не замечал, что худой и слабый на вид омега наводит страх одним своим присутствием. То и дело Виро казалось будто он спит в одной комнате с диким зверем, а не человеком. То, как Хюрем умел посмотреть, его голос, всё говорило о том, что он опасен. И Виро не мог разобрать, опасен ли он вообще или только для него.
Виро не был так уж наивен и скоро понял, что Хюрем сможет убрать соперника, подстроив несчастный случай. Сегодня, к примеру, у него была отличная возможность. Стоило только толкнуть, и с Виро было бы покончено. Нельзя было не догадаться, однако, что в таком случае Хюрем бы и сам простился с жизнью.
Оттого ли смотрел Хюрем этим мертвенным взглядом, будто объяснял, что это было единственным обстоятельством, откладывавшим расправу?
И что будет с Виро, когда он наконец перейдёт в семейство будущего жениха? Как долго он проживёт, если чуть не явился причиной казни Хюрема? Сам ли Лето покончит с ним или это сделает Хюрем, зная, что платить не придётся: ведь стоит Лето занять трон, и даже отец, могучий старший субедар Исидо Дорто, не посмеет ничего сказать — власть жреца была неоспоримой.
Заблуждаться больше не приходилось: Лето было наплевать на Виро. Безразличие, которое раньше не замечал омега — или старался не видеть, обозначилось чёткими линиями выражения, возникавшего на лице альфы всякий раз, когда им приходилось стоять друг напротив друга. Лето не любил Виро, и омега наконец это осознал.
Что делать с собственной жизнью, если ты покалечен и потому навеки зависим? Если твой жених тебя не любит и уже не полюбит, встретив истинного? И что, если этот истинный выжил случайно, когда ты сам подписал ему приговор? Какая жизнь ожидала впереди Виро?
Об этом он думал дни и ночи напролёт, и даже горе от потери брата блекло перед диким страхом собственного будущего. Впервые ему стало казаться, что спасение было не даром небес, а наказанием, раз уж Аум ссудил ему ту судьбу, которая уже распахнула двери его дома. Пропасть, которая пугала омегу смертельно, одновременно стала представляться единственным выходом.