Он хотел кричать, скулить и рыдать раненым псом, но рот закрывала рука, не давая ему это сделать. Хюрем навалился сверху, лишая возможности двигаться, и просто наблюдал за тем, как корчится ничтожный соперник. Виро не имел понятия, как долго длилась пытка, ему казалось, что секунды превратились в долгие мучительные часы; но вот наконец силы его покинули. Разум стремился испариться, покидая тонувший корабль. Можно ли было надеяться, что Виро не проснётся? Малодушная мысль была такой пленительной, что омеге показалось, будто боль на миг стала почти сносной.
То же малодушие заставило его угрожать Хюрему. Ведь тот мог разозлиться, накинуться на него и покончить разом со всем. Виро не сомневался, что мог. И тогда он бы сбежал от этого всего. От увечья и бесконечной беспомощности, скручивавшей тело; от не любившего его жениха и раненого сердца; от смерти брата и этого взгляда отца в тот миг, когда он хотел попрощаться, уходя в очередной поход, но так и не проронил ни слова. От этой боли. От всей этой непрекращающейся, а только растущей боли. Ревущей и рвущей.
Следующие слова, прошелестевшие в глухой ночи, низвергли Виро на самое дно отчаяния, отняв надежду на забвенье.
— Это было лишь первое знакомство, — Хюрем был беспощаден. — Мы продолжим завтра, — Виро показалось, что в комнате не осталось воздуха. — И послезавтра, — воздух выкачали и потому он не может вдохнуть, хотя рот его больше никто не закрывает. — И потом.
Нет, нет, нет! — хотелось закричать изо всех сил, но сил не было. Всё это было слишком. Слишком. Виро лежал и слушал, рассчитывая, что сумеет добраться до обрыва — станет ползти, если понадобится.
А шипение всё перебирало шорохи:
— Но всё будет зависеть только от тебя, — говорил Хюрем. — Станешь болтать, и узнаешь саму суть боли, пусть мне для этого потребуется каждая ночь твоей жизни. Не надеешься же ты, что меня схватят и казнят за то, что я трахаюсь с Лето? Мне сошло с рук убийство твоего брата. Чистокровного, — надменно бросил Хюрем. — Так что я останусь здесь и стану за тобой приглядывать, — рука скользнула по истерзанной ноге, и Виро, помимо воли, выгнулся, следуя за перетянутыми по телу мышцами, словно поломанная марионетка. — Или же… — повисла долгая пауза, — ты прикусишь свой длинный язык, не твое дело, куда и как часто я хожу. Не скажешь, что случилось сегодня и никого не захочешь видеть. Я буду сам приносить еду, чтобы у тебя вдруг не возникло желания всё же с кем-нибудь поделиться. Сам ведь понимаешь, пользы от этого не будет.
Жизнь была невыносимой и помочь ему уже никто не мог. Хюрем был прав, говоря, что за связь с Лето с него не спросят настолько серьёзно, чтобы подлая душа наконец покинула тело. И он останется подле него. Рядом. Каждую ночь он будет с ним.
Но даже если бы Хюрем исчез, разве ушла бы боль? Разве полюбил бы его Лето? Как не способна была смерть Хюрема вернуть к жизни Толедо или выжечь дотла разочарование в собственном отпрыске из сердца отца. Другого исхода не было. Всё, что мог Виро, это выбрать между долгой и мучительной смертью, согласись он на предложение Хюрема, и быстрой, отыщи он способ добраться до края утёса. Виро знал, чего хочет и, во что бы это ни стало, сумеет улучить момент, чтобы завершить то, что должно было случиться несколько лет назад.
Сидя в ушедший день в гостевой комнате и витая в своих невесёлых думах, Виро на миг разглядел картину, всё это время находившуюся перед его глазами: великий Аум создаёт мир. Тот же бог должен был отобрать жизнь Виро, но что-то помешало этому случиться. Тогда Виро посчитал, что судьба сжалилась над ним, подарив второй шанс. Больше Виро в это не верил. За какие-то неведомые грехи судьба решила, что смерть — слишком лёгкое наказание, покалечив омегу до того, как повести тропою боли и страданий.
Но с Виро было довольно.
— Я промолчу, — произнёс он, уже зная, что станет делать.
Виро не хотел мести или справедливости — мир несправедлив, и ему этого не исправить. Виро просто хотел конца, и он до него доберётся.
На следующий день нога болела нестерпимо, пока Хюрем не принёс отвар травника и не влил в него половину кувшина. Часом спустя Виро позвал папу и попросил, чтобы остальные домовые его больше не тревожили, всё, что нужно, для него может сделать Хюрем.
Мидаре окинул смирно застывшего рядом омегу недобрым взглядом, но ничего не сказал. Ему требовалось ещё совсем немного времени, чтобы всё подготовить, следуя наставлениям мужа. Ещё немного — и Хюрем должен будет исчезнуть. Ни о чём другом Мидаре не думал, поглощённый мыслями об убийстве. Так Хюрем стал единственным, кто безотлучно, не считая ночных исчезновений, находился возле Виро.