— Отчего же, — вымолвил наконец тот. — Ты прекрасно всё придумал. Надеюсь, твой отец согласится.
— Уверен, что согласится! Может, не сразу, но должен. Если же упрётся вдруг и скажет, что я хочу вернуть тебя слишком быстро, тогда будем говорить про праздник зимнего солнцестояния. В крайнем случае, это должно случиться, стоит Виро отпраздновать совершеннолетие. Так, в общем, и делается, если омега давно выбран. День рождения Виро в конце последнего летнего месяца. Кстати, нужно об этом не забыть, — продолжал трещать Лето. — Но в этом году ему только пятнадцать, а это значит, что ждать ещё долго…
— Как ты себя чувствуешь? — перебил словесный поток Хюрем, касаясь груди Лето.
Раскрытая ладонь легла поверх материи, которая скрывала шрам. Хюрем часто спрашивал, беспокоит ли Лето затянувшаяся рана.
— Я чувствую себя прекрасно, — не лукавя, раз за разом откликался Лето, и его рука ложилась поверх пальцев Хюрема; забота любимого ласкала душу. Как же здорово было любить и быть любимым!
Хюрем уловил изменившееся настроение и не стал медлить, позволяя рукам нырнуть под одежду Лето. Взгляды коснулись друг друга так, словно оба они переместились на другую грань восприятия. Такую, где ни одному из них уже не требовались слова. Лето лишился рубашки, Хюрем прильнул губами к изувеченному клочку кожи, которому уже никогда не стать гладким. Альфу не смущало такое внимание, как не стыдился он и шрама — первого настоящего шрама. Пусть он был получен не в бою, но эта метка для него была милее любой награды — знак того, что он сумел защитить собственную пару.
Касания обожгли ключицы и плечи, мышцы рук, наполненные соком мужественности, спустились к светлой кудрявой поросли, уводившей ниже пупка. Естество Лето наполнилось силой, стоило Хюрему начать свои ласки. Давать омеге отсрочку Лето не собирался, с лёгкостью избавив того от тряпья, чтобы увидеть чужое желание.
Как всегда, никто не успел понять, когда решение, кто поведёт бешеный танец любви и кто его закончит, было принято. Лето оказался поверх, и Хюрем без стеснения широко развел в стороны колени, не пряча от бледного света луны ни единого укромного изгиба. Откровенность любовника заставляла альфу рычать и набрасываться на угощение. Внутренним касанием связи Лето ощущал, когда Хюрем хотел долгой, невыносимой игры, а когда требовал жесткости и бескомпромиссности, позволяя альфе вести себя так, словно не существовало культуры отношений между полами последние несколько тысячелетий. Природа брала своё и каждый получал то, что и пращуры, обитавшие в пещерах — грубое плотское удовлетворение. Насыщенность потом и соками тела. Правильность естества и естественную правильность физического слияния, где грязь ощущалась как часть процесса, а процесс был немыслим без лёгких надрывов, причинённых страстью, тёмных отметин, оставленных жаждой обладания.
Но вот настала очередь Хюрема. Оседлав альфу, он забрался на плечи и потребовал, чтобы Лето раскрыл рот. Овладев первым входом в человеческое нутро, насладившись налитыми губами, скользившими по твёрдому фаллосу, и опорожнив накопленные силы, Хюрем опустился ниже, и принялся играть с только что покоренной добычей. Он облизывал и покусывал, заставляя Лето стонать и терять ритм, дыхание, тянул и зажимал, причиняя томительную муку, и только когда был удовлетворён причинённым «страданием», вошёл в Лето. Альфа только и мог, что поскуливать от наслаждения и прогибать поясницу. Спустив во второй раз и ещё конвульсируя последними спазмами, Хюрем перебрался наверх и насадился на колом стоящий фаллос, отмечая в глубине сознания, что Лето вырос не только в плечах. Сильные руки альфы легли на узкие бёдра и насадили омегу до самого основания, выстрелив потоком в горячее нутро и заполнив собой.
Возвращаясь в клочках редевшего сумрака, Хюрем заметил, что у стены, через которую он собирался перемахнуть незамеченным часовыми, его ожидали. Их было четверо, и всё они прекрасно знали, для чего стерегут омегу. Понял это и Хюрем.
Стоило им схлестнуться, как стало ясно — раджаны. Не чистокровные, но явно воины, успевшие выучить назубок все техники, как и опробовать их в бою. Увы, это не слишком им помогло. Хюрем не собирался убивать, хотя понимал, что с него спросили бы именно эту цену, ведь такова была расплата за смерть Толедо. Хюрем лишь поломал нападавшим ноги, чтобы они ещё не скоро оправились и могли попытать счастье вновь. К тому же, отыщи стража поутру четыре трупа своих, пришлось бы отвечать, а так — пусть сами оправдываются, как умудрились оказаться под стенами, да ещё разбитыми.