В тот момент, когда смельчак встал перед альфой, мимолётная печаль задела сердца многих зрителей. Здорово бы было, одержи верх омега. Но при одном взгляде на его соперника становилось очевидным, что как бы лихо тот ни оседлал колесо фортуны, ему не пережить схватку. Напряжение повисло в воздухе, когда альфа напал. Трибуны затаили дыхание, готовые увидеть, как упадёт с плеч бедовая голова.
Сталь рассекала воздух, двое кружили на песке, поджидая момент, который должен был всё решить; и вот он наконец настал, но омега — омега снова уклонился невероятным чудом! И этот нелепый меч в его неумелых руках беспорядочно мельтешил где-то пониже пояса, как вдруг один неожиданный взмах — и наконечник лезвия потянул тонкий брызг алых капель, выстреливших в воздух и так же внезапно опавших. И альфа замер. Замер ненадолго. Тело качнулось и осело на песок среди повисшего безмолвия.
В небо взвилось оглушительное ликование, заставляя несущих в городе службу раджанов с любопытством устремить взор туда, где, похоже, случилось небывалое. Они не сразу поверят собственным ушам, когда услышат невероятную новость, даже те, кто будет внимать почётному караулу, пребывавшему в этот момент на испытании.
Спустя несколько минут, понадобившихся на то, чтобы публика перестала исступлённо голосить, прямо над головой Хюрема возникла богато украшенная ложа. В окружении трёх десятков раджанов восседал жрец. Он поднялся только тогда, когда Хюрем замер между караульными, устремив взор наверх. Пока возносилась традиционная молитва, Хюрем смотрел на избранных, занимавших просторную ложу жреца — сплошь сереброволосые, сияющие голубизной глаз, будто аквамаринами.
Среди них Хюрем разглядел того самого молодого воина, которого встретил вчера на улицах Барабата. Уже тогда омега понял, что тот принадлежит к узкому кругу чистокровных раджанов, и потому новое столкновение представлялось весьма вероятным, коль скоро он собирался вступить в Касту. Вот только Хюрем не рассчитывал увидеть его так скоро. Хюрем и порадовался бы, что тогда на нём был капюшон и разглядеть его было невозможно, но что-то в позе мальчишки, в том, как пристально он смотрел в его сторону, наводило на мысль, что тот знает, что вчера повстречался именно с ним.
Рядом с мальчишкой стоял тот самый старший субедар. Потребовалось несколько мгновений, чтобы собрать картину воедино. Мальчишка точно знал, кем является Хюрем.
Лето едва удерживал себя в руках, выслушивая наставления Карафы, твердившего об осмотрительности. Он и так всё прекрасно понимал, но старый бес не унимался, и Лето продолжал смирно стоять, благодарный за то, что наставник протянул неоценимую руку помощи в час нужды.
Пришлось дожидаться удобного момента, тоже устроенного не без участия старшего субедара, когда Лето наконец смог увидеться с омегой наедине.
Народ давно покинул деревянные помосты, оставляя в стенах амфитеатра небольшую группу раджанов, возившихся с детьми, да тех, кому надлежало убрать беспорядок. Мёртвые тела будут вывезены на погост и преданы огню, мусор убран, песок переменён, чтобы уже на следующий день воины могли использовать поле для привычных занятий.
Повсюду кипела мелкая суета, пока Хюрем, дожидаясь грядущей участи, сидел всё в той же полутёмной комнатке, но уже в одиночестве. Позади раздались шаги — похоже, за ним наконец-то пришли. Обернувшись, Хюрем увидел того самого юношу.
Альфа замешкался в проходе, когда их взгляды встретились, вошёл и неспешно приблизился. Ступал осторожно, словно под ногами у него пылали раскалённые угли, но даже это ни за что бы его не остановило, ведь он наконец мог рассмотреть свою пару.
Лицо омеги было чуть продолговатым, впалые щёки с резко очерченными косточками скул и челюсти, треугольный подбородок, прямой фигурный нос, под которым вытянулась длинная полоска рта с почти отсутствовавшими губами, до того искусанными казались те, словно с малых лет парень втягивал их внутрь. Цвет был едва уловим, в отличие от черноты, ярко выделявшей глаза на бледном лице. Они были тёмно-карими, но до того густо замешали эти чернила, что омега, встав спиной к скудному свету, напоминал бесплотного духа, о природе которого говорили два чёрных провала пониже бровей.