Он не услышал шагов — глыбы камня, стелившие опору, скрадывали звук, но боковым зрением заметил, как к нему приближается Хюрем. Тот шёл не спеша. Лето уже повернулся к омеге, и теперь наблюдал, как тот скользит лёгкой поступью в его направлении. Чем ближе оказывался Хюрем, тем сильнее трепетало в груди.
Хюрем подошёл вплотную. Расстояние считалось бы уместным для членов семьи и, наверное, пары, но сейчас, когда Лето ощущал эту необъяснимую враждебность, ему пришлось подавить желание отшатнуться назад. Хюрем не произнёс ни слова, но во взгляде омеги Лето вдруг рассмотрел немое порицание. Будто его отчитывали, и не просто отчитывали — тогда бы чужое неодобрение могло расцениваться как попытка предостеречь от будущих ошибок, но сожалели, что ничего уже исправить нельзя и остаётся смириться с неудобным во всех отношениях обстоятельством. И обстоятельством этим выступал сам Лето.
Альфа застыл, снова почувствовав себя сбитым с толку и растерянным, не в силах вымолвить ни слова. Но почему? Ведь это Хюрем вёл нечестную игру, смея отрицать истинность, да ещё унизив его заявлением, что такие юнцы, как Лето, его не привлекают! Он, Лето, лучший раджан среди братии, наследник жреца, оказался недостаточно хорош для омеги без роду и племени! Кровь вскипела в венах Лето, да как этот Хюрем только смеет смотреть на него вот так, свысока!
— Ну, какое у тебя ко мне дело, господин? — ядовито спросил Хюрем, не стараясь скрыть усмешку.
До зубовного скрежета Лето желал наказать омегу, ткнуть носом в его место — место у его ног, в почтении, подчинении и восхищении, как и было положено омеге в паре, но разве мог он сделать это сейчас, когда Хюрем смотрел на него словно на пустое место? Чего бы он этим добился? Понял бы Хюрем свою ошибку, присмирел? Или враждебность обернулась бы ненавистью?
Лето не мог не припомнить разговор со старшим субедаром, состоявшийся накануне.
Карафа, совавший свой длинный нос во всё, что бы ни происходило в жизни Лето, вытряс из него душу, вынудив сознаться, что омега не признал истинность, стоило им поговорить в тот день, после свободного боя. Уязвлённый разговором с Хюремом, Лето также не преминул заверить старшего субедара, что намерен найти способ держать Хюрема подле себя. После этого последовал ещё более долгий разговор, и закончился он только тогда, когда Карафа добился от Лето обещания, что тот не предпримет ничего без его ведома, ведь неосмотрительное решение может поставить жизнь Хюрема под угрозу. С помощью найденной болевой точки Карафа продолжал манипулировать Лето, пусть тот отчасти и понимал, что происходит, оттягивая момент, когда он и Хюрем могли бы быть вместе. Наконец Лето не выдержал и заявил, что намерен немедля отправиться к отцу и сообщить, что хочет омегу в подручные, и Карафа уступил, ускорив ход событий.
Вчера, перед тем как удалиться к себе, старший субедар подозвал к себе Лето и рассказал, как именно подал новое назначение Хюрема главному жрецу; но всю ночь Лето ворочался совсем не поэтому. Закончив с наставлениями и, в сотый раз напомнив об осторожности, Карафа наказывал Лето хорошенько подумать перед тем, как шевелить хотя бы пальцем в направлении Хюрема.
«Один неверный шаг… — говорил Карафа с тем особым изломом голоса, когда хотел показать, насколько важно, чтобы Лето услышал его слова, — и ты проиграешь».
Об этом и вспомнил Лето перед тем, как ответить на вызывающий вопрос Хюрема.
Сделав над собой невероятное усилие и подавив вспыхнувший гнев, он отказался от обвинительной тирады, готовой сорваться с кончика языка, прямо посмотрел на омегу и произнёс со спокойствием человека, привыкшего держать свои чувства в узде:
— Следуй за мной.
Отвернувшись, похвалил себя за то, что годы занятий, положенных ему, как наследнику жреца, не прошли даром. И всё же, не мог он не заметить снисходительно-насмешливый взгляд, устремлённый прямо на него. Лето знал, что омега старше, но ощущение рядом с ним было такое, словно между ними пролегла пропасть. Всему виною, должно быть, был разнившийся опыт. Скорее всего, Хюрему пришлось испытать немало злоключений, и, возможно, от того позволял он показывать пренебрежение к своей младшей паре. Может быть, именно об этом говорил Хюрем, намекая, что Лето — неразумное дитя по сравнению с ним, и потому делать им друг с другом было нечего?
Карафа говорил о проигрыше, если Лето станет действовать неосмотрительно. Но какой смысл был в предупреждении наставника, если Хюрем вынес приговор заранее? При первой же встрече или, может, даже во время того случайного столкновения на улице, ведь Лето не сомневался, что Хюрем сбежал от него, как только почуял запах.