Дети, однако, не стали бессмертными, обладая лишь крошечной толикой сил Великого Аума — время, чтобы найти счастье, было для них ограничено. Тогда Великий Аум задумался, как же уберечь детей от коварного одиночества и помочь им в поисках счастья. И решил он тогда разделить единый Дар начала и поддержания жизни надвое, нарекая часть своего потомства Альфой, а другую Омегой. Альфа зажигал свет жизни, Омега поддерживал её до момента, пока новая искра не начинала светить самостоятельно.
Дар жизни — великая сила, стремящаяся к извечной целостности — привлекала разделённые половины, и чтобы облегчить поиски, подарил Великий Аум своим детям аромат и чуткое обоняние, дабы в назначенный час двое могли тут же узнать друг друга.
Возрадовался Великий Аум новому творению рук своих, видя, как счастливо живут его дети и делятся своим счастьем с ним, отогнав одиночество, и тогда разделил он Первое существо, слепленное из частей животных и наделённое дыханием по тому же разумению. Так все дети Аума стали походить друг на друга, будь они рождены Первыми или Вторыми. Лоно альф навсегда осталось бесплодным, а факел омег не зажигал жизнь.
Светлые волосы и голубые глаза унаследовали Рождённые от Великого Отца, все остальные краски замешались свободно меж Первых, но младших братьев, ибо поставил Великий Аум Вторых — совершенных, над Первыми — несовершенными, во главе. Детям Аума полагалось править остальными, даруя им разум и мир. Расплодившись по свету, Рождённые и Созданные держались с себе подобными, так, спустя века возникла Каста — богоизбранное объединение раджанов — правителей и воинов, ведущих стадо названых братьев к миру и процветанию.
То, что Вторые получали по праву рождения, было недостижимо для Первых; добавить к этому существование бесплодных бет, о которых и вовсе молчали былины — и благодатная почва для недовольства, такого, как вспыхнуло в Эльголе, была готова. Возможно, поэтому пыльные сказки стариков, насаждаемые рекрутам Касты с раннего возраста, очень скоро потеряли значение.
Стремясь захватить власть, Радаван нашёл сочувствующих — тех, кто как и он, был недоволен существующим порядком вещей и был не прочь отхватить кусок, мало веря в легенды прошлого. Воодушевлённый собственной отчаянной храбростью и поддержкой, Радаван не стал долго выжидать, решив, что отступившие из Эльголы незадолго до этого войска Касты, направленные для покорения Диких земель — подходящий случай, и напал на внутреннюю анаку. Он перерезал глотки всем белокурым, несмотря на обещание пощадить сдавшихся, за что и получил прозвище Грязный. Каста не могла такого простить. Пролить чистую кровь раджана — божественную кровь — преступление, караемое страшной смертью.
После нескольких мелких, но жестоких сражений под стенами Эльголы, Радаван понял, что тягаться с существенно превосходившими силами братии в открытом бою невозможно. Многие, внявшие щедрым посулам, перебежчики быстро сообразили, какой печальный будет у истории конец, и попытались скрыться в лесах. Почти никому из них не удалось прятаться долго. Началась осада, и длилась она гораздо меньше, чем сам подход войск к Керемскому ущелью, где и засел в анаке Грязный Радаван.
Раджаны во главе с Нефой Глиобой прекрасно знали устройство крепости, как и тайные ходы, секреты о которых передавались исключительно среди высших. Как только старший субедар выведал достаточно от лазутчиков, следующей же ночью раджаны напали, перебив тех, кто правил восстанием. Доподлинно никто не знал, что случилось с самим Радаваном, но с тех пор его больше никто и никогда не видел. Ходило множество слухов: одни утверждали, что его освежевали заживо, другие — что посадили на кол.
Рядом прокричала сова, Хюрем ответил, как было условлено. Тень скользнула среди мрака колон и замерла по другую сторону толстого основания.
— Опаздываешь, — прошелестел Хюрем.
— Мне дальше добираться, — раздалось шипение.
Бета, как догадался Хюрем по запаху и ощущению сгустка силы с другой стороны, намекал на то, что обитал он где-то в казармах, в отличие от самого омеги.
— Мне велено узнать, почему ты нарушил приказ?
Хюрем ожидал этого вопроса, как только увидел, что синий навес над лавкой пекаря, прекрасно просматривавшийся со многих точек гарнизонного яруса, натянут до предела. Это был его условный знак, сообщавший, что с ним хотят поговорить. В обычное время навес отчётливо провисал. В ответ Хюрем должен был оставить шифрованную записку меж двух каменных плит стены анаки. Составлена она была так, будто тайно общались два любовника. Среди воинов отношения без омег были распространены и на это смотрели сквозь пальцы, давая служивым сбрасывать напряжение однообразных будней.