Сейчас. Еще немного, пусть только коньяк дойдет...
- ... устанавливаются связи Дасаева с организаторами последнего террористического акта на Правобережном рынке, в котором пострадало восемьдесят два человека, из которых двадцать девять были убиты на месте, одиннадцать скончались в больнице и еще четверо находятся в критическом состоянии. Следствие считает, что этот взрыв находится в тесной связи с серией терактов, относящихся к реакции на антинаркотическую политику нового руководства города. Международный терроризм...
Все. Пора.
- Так, достаточно. Обо всем этом я могу прочитать в газетах, - громко сказал Пушкин и, стукнув ладонью по столу, презрительно посмотрел на заткнувшегося на середине фразы докладчика.
- Сядьте, господин майор, - сказал Пушкин, и майор быстро сел.
- Вы что себе думаете ? - придушенным голосом спросил он и обвел взглядом повернутые к нему лица высшего милицейского руководства города. Вы что, считаете, что я тащился сюда из Москвы для того, чтобы три с лишним часа выслушивать эту безответственную херню про взрывы на рынках и про каких-то Дасаевых с пистолетами и взрывчаткой?
Ответа не последовало, да он и не был нужен.
Пушкин чувствовал, как в нем открываются клапаны и запоры, удерживавшие злость и раздражение, и это доставило ему удовольствие.
- Вы, блядь, что - решили притвориться идиотами и сделать вид, что не знаете, зачем я вас собрал? Вы решили засрать мне мозги высосанными из... из пальца цифрами и впечатляющими фактами, которые вы быстренько нагребли из оперативных сводок? Не-ет... Так дело не пойдет.
Пушкин взял стакан, допил коньяк и снова закурил.
Над столом стояла мертвая тишина.
Попытка заморочить столичного начальника позорно провалилась, и все поняли, что сейчас начнется разнос. Но не очень-то испугались.
У людей, вмонтированных в конструкцию, где один подчиняется другому, быстро вырабатывается иммунитет к начальственным оскорблениям, к унижению достоинства, к должностным угрозам и к прочим атрибутам последовательного подчинения. Во-первых, обычно все эти громы и молнии мало чего стоят, а во-вторых, изнасилованный всегда мог отыграться на том, кто находился ниже него. Так что никто не задрожал, а капитан Синюхин даже зевнул, правда, прикрыл при этом рот кулаком.
- Тут только что один мужчина в форме сказал, что происходит сращивание криминала с властью. Совершенно верно - происходит.
Пушкин почувствовал, что коньяк дошел, куда следует, и, облегченно вздохнув, продолжил уже не так напористо, но с большим сарказмом:
- А еще происходит сращивание криминала с ментами.
За столом зашевелились, но он небрежно махнул рукой и сказал:
- Заткнитесь. Ваше слово - последнее. Настала напряженная тишина.
- Ну, что, уроды, допрыгались?
Если бы сидевший во главе стола генерал вдруг превратился в пятиметрового циклопа с рогами и костяным гребнем во всю спину, господа офицеры были бы изумлены меньше. Многое приходилось слышать сидевшему за столом высшему городскому менталитету, но такое... Все замерли в полной прострации.
А генерал, зная, что сейчас чувствуют его подчиненные, усмехнулся и сказал:
- Что, не нравится ? А как еще с вами, козлами, разговаривать?Да вы, блядь, кроме того, что взятки брать, ничего не умеете. Вы, шняги конские, сворами за ручку, а с проститутками за письку, что - не так? Вы что забыли, кто вы есть? Так я вам напомню. Сергеич, принеси-ка еще чайку.
Пушкину стало в кайф, и он решил закрепить достигнутый успех.
Капитан Бурков вышел, а Пушкин, усевшись поудобнее, закурил "Парламент" и, выпустив дым в лицо сидевшему справа подполковнику, сказал:
- Вас, пидоров, давно купили и перекупили. Причем купили те, кто при вашем появлении должен вдоль плинтуса строиться. Они говорят - "мы - сила, мы - крыша, мы решаем вопросы, мы - реальная власть". А вы слушаете и только дрочите в кармане те мокрые денежки, которые они вам отслюнивают. Да вас всех нужно сталинской тройкой в расход пустить. Всех, блядь! - выкрикнул Пушкин, брызнув на подполковника слюной.
Тот не посмел даже моргнуть.
Дверь открылась, и вошедший Бурков поставил перед генералом стакан с "чаем".
- Спасибо, Сергеич, - сказал Пушкин и, отхлебнув ароматного, бодрящего и благотворно действующего на сосуды напитка, продолжил:
- Будь моя воля, я бы вас всех, без исключения, пострелял прямо в этом кабинете. И глазом бы не моргнул. Ладно... Вас и так загасят по очереди, когда вы им, - и Пушкин мотнул головой куда-то в пространство, - станете не нужны.
Он глотнул из стакана и, поставив его недалеко от левой руки, вдруг налился цветом красного революционного знамени и заорал:
- Вы что, не понимаете, что может быть только одна крыша - мы ? Вы не знаете, что только мы можем решать все вопросы ?Вы не хотите быть властью, которая управляет этой страной, чтоб ей провалиться ?
Неожиданно успокоившись, он допил коньяк, рыгнул и спокойно сказал:
- Деньги идут мимо вас - вы молчите. Вас убивают, и, между прочим, убивают за дело, потому что, если продаешься, нужно выполнять обязательства перед покупателем, а вы только и думаете: слава богу, не меня. Вас обсерают в прессе, и опять же - правильно обсерают, вы утираетесь. Народ презирает вас, а вам все равно. Тьфу, блядь!
Пушкин смачно харкнул на церемониальный ковер, ради которого еще в двадцатые годы расстреляли какого-то буржуя, и горестно произнес:
- И вот теперь вы получаете письмо, в котором вас, не вас, а - НАС ставят в известность, что мы - МЫ должны отстегнуть миллион баксов какому-то неизвестному Голове, и вы даже не чешетесь?
Он посмотрел на молчавших ментов и снова вздохнул.
- Что я спрашиваю - конечно, не чешетесь. Вы думаете только о том, как бы не потерять наворованные и нахапанные бабки. А подумать о том, что можно потерять голову, у вас ума не хватает. Вы что, не понимаете, что требование отстегнуть лимон баксов, направленное к ментам, - Пушкин снова окинул взглядом собрание, - повторяю - К МЕНТАМ,- очень плохой знак. Нет, вы не понимаете. Кому угодно можно направить такое. Банкиру, ларечнику, бургомистру, прокурору наконец, но только не ментам. Не НАМ. Это - настоящий беспредел.
Он откинулся на спинку кресла и почти спокойно сказал: