Буксир не сразу соединился тросом с «Меркурием». Первым делом, бойко развернувшись перед носом парохода, он добрые полмили вел его посередине фарватера. Лишь в аванпорту, когда на мостике прозвучала команда «Полный стоп!», крепкая петля швартова, выскочившая из носовой катапульты, полетела, таща за собой длинную змею, прямо на палубу буксира. Теперь «Меркурий» неторопливо и величественно двигался вперед мимо полчищ береговых кранов и огромных, как стена дома, бортов кораблей, и так вплоть до набережной под названием Вестерплатте, где началась швартовка. Ганс Касторп тотчас покинул мостик, чтобы в обществе Кьекерникса, преподобного пастора Гропиуса и мадам де Венанкур сойти на сушу. У трапа с пассажирами попрощались капитан Хильдебрандт и главный механик Томас Фидлер, который, пожимая молодому человеку руку, вручил ему небольшой конверт с визитной карточкой внутри.
— Это мои друзья, — доверительно пояснил он. — Можешь пойти по этому адресу, и тебя примут и помогут при любых обстоятельствах.
Изумленный Ганс Касторп уже собирался ответить, что не предвидит такого поворота событий, чтобы ему понадобилось обращаться за помощью к незнакомым людям, поскольку в жизни он отлично справляется сам, но времени пускаться в объяснения не было: грузчики, поднявшиеся на палубу «Меркурия» вслед за чиновником портовой охраны, уже снесли кофры и чемоданы пассажиров на набережную. Так что он лишь сказал: «Большое спасибо, господин Фидлер» — и спустился по крутым ступенькам трапа вниз, сунув конверт в жилетный карман. И последним сел на скамейку деревянного экипажа, который, по правде сказать, не напоминал ни одно из известных ему средств передвижения по суше. Возчик хлестнул двух вялых першеронов, и вся компания отправилась в недалекий путь до пристани, где уже ждало под парами маленькое, крытое только брезентовым навесом суденышко с прелестным, хоть и банальным названием «Водяной».
— Dancika vaporetto, — сказал, громко рассмеявшись, Кьекерникс, на что мадам де Венанкур обиженно заявила, что не видит никакого сходства между этой ржавой посудиной, где нет даже мягких сидений, и подлинным венецианским vaporetto, на котором они с мужем, разумеется многократно, плавали по лагуне и Canale Grande, и только человек, лишенный воображения, может — вероятно, от избытка сильных впечатлений — позволить себе в обществе такие дурацкие сравнения. Пастор Гропиус, который не имел счастья бывать в Венеции, молчал, а Кьекерникс только махнул рукой и закурил сигару. Касторп между тем, опершись локтем на деревянную спинку скамейки, припоминал описания гданьских архитектурных сооружений, которые перед поездкой внимательнейшим образом изучал по путеводителю Брокгауза. Пока «Водяной» проплывал по середине канала мимо шпиля Вислоустья, он без труда опознал характерный силуэт фортификаций. Однако истинное потрясение он испытал за излучиной Мотлавы, где слева от воды высились слегка отличающиеся от гамбургских лабазы, а справа — средневековые ворота, башни и фасады узких каменных домов и между ними знаменитый Крантор[7], огромный приземистый кран, построенный, кажется, в тот год, когда Колумб отправился в Новый Свет. Самыми красивыми были башни костелов Пресвятой Девы Марии и Святого Иоанна и ратуша, хоть и из одинакового темного кирпича, но совершенно различной формы. Возвышаясь над крышами домов, трубами пароходов, мачтами парусников, они нисколько не давили на общую панораму, а напротив — будто возносили ее вверх: казалось, весь город вот-вот оторвется от воды и вместе с готическими башнями взмоет под облака. Вдобавок в воздухе витал абсолютно гамбургский запах деревянных помостов, смолы, ржавчины, водорослей, угольного дыма и рыбы, отчего казалось, что чужой, незнакомый город встречает пришельца на редкость дружелюбно. В притягивающих взгляд непривычных формах крылось хорошо знакомое содержание. Если бы консул Тинапель наблюдал сейчас вместе с племянником, как «Водяной» причаливает правым бортом к обросшим водорослями столбам, если бы увидел эту темно-красную, кое-где переходящую в коричневую, окраску лабазов, складов, храмов и средневековых ворот, он вряд ли произнес бы те необдуманные слова, которые Ганс услышал от него перед отъездом. Короче говоря, спускаясь по короткому трапу суденышка, которое Кьекерникс назвал dancika vaporetto, Касторп чувствовал себя почти счастливым.