отца, чтобы родить второго сына. И 17 марта 1847 года ребенок увидел свет. Он
родился в атмосфере трагедии *, которая отметила бунт Леолино и Порсии прогив
окружающих их предрассудков. Он унаследовал по материнской линии красоту
бабушки, авантюристичность деда, но унаследовал и чувственность и отвагу тетки,
ради любви восставшей против жестоких законов сертана. Очевидно, поэт очень
любил эти образы своего детства, как любил и своего неугомонного дядю Жоана Жозе
Алвеса, который был самым известным народным агитатором Баии. Кастро Алвес
родился на земле, где все было великим и сильным: и солнце и чувства. Может быть,
поэтому его поэзии и суждено было стать героической.
12
В историях, которые няньки негритянки рассказывали ему перед сном *, в легендах
о мифическом герое Педро Малазарте и о восточных принцессах, вероятно, было
меньше поэзии, чем в этой трагедии любви. Несомненно, все это в дальнейшем повлия-
ло на его поэзию: когда в его стихах и поэмах зазвучала тема любви, он нашел для нее
самые возвышенные, волнующие слова.
На поле брани меч ты свой оставишь, — Твои потомки там его найдут...
Дом на улице Розарио был расположен в хорошем квартале и казался очень
уютным. Но чувствовалась в нем какая-то тайна, в которую Сесеу, как звали
маленького Антонио, еще не проник. Словно там произошло что-то ужасное. С тех пор
как семья прибыла из сертана, лицо Клелии Бразилии было окутано печалью, в глазах
светилась грусть. А мулатка Леополдина, бедняжка, жила в постоянном страхе и
молилась по уголкам, монотонно перебирая черные четки под аккомпанемент молитв,
следовавших одна за другой. Для того чтобы не разлучаться с приемным сыном *,
дорогим ее сердцу даже более, чем собственные дети, она покинула фазенду майора
Силвы . Кастро и отправилась в Баию с семьей доктора Алвеса. С тех пор глаза
Леопол-дины стали такими же грустными, как глаза ее хозяйки, больше не слышался ее
беззаботный хру
13
стальный смех, она уже не распевала песенки сертана.
По вечерам в городе, как прежде в сертане, Леополдина приходила в детскую,
прижимала к груди голову Сесеу и рассказывала ему о приключениях Педро
Малазарте. Как и раньше, она пела ребенку колыбельные песни, отгонявшие рт
изголовья будущего поэта все зло и все горести судьбы. Но теперь, когда мулатка
начинала рассказывать про заколдованных принцесс и огнедышащих драконов,
мальчику больше хотелось узнать, почему она сама ходит по дому, как приговоренная,
будто постоянно ожидает несчастья. Леополдина вздрагивала при каждом вопросе
своего приемного сына и не находила слов для ответа: она не решалась вспомнить
драму, которая произошла в доме на Розарио. И Кле-лия Бразилия тоже не соглашалась
удовлетворить любопытство Сесеу.
Что же таинственного произошло в этом доме, который выглядел таким светлым и
уютным? Мальчик много думал: может быть, ему ответит на этот вопрос отец?
Сесеу посоветовался с братьями, но те сочли неудобным по таким пустякам
отрывать доктора Алвеса от работы — от его больших книг и маленьких голландских
гравюр.
Однако для Антонио Кастро Алвеса это не было пустяком. Для него это была тайна,
которую надлежало раскрыть. Несколько дней беспокойными глазами он следил за
движениями Леополдины, читая в ее взгляде страх перед чем-то неразгаданным. Вне-
запно Антонио вспомнил о младшем лейтенанте. Вот кто может рассказать ему все: его
13
дядя, младший лейтенант Жоан Жозе Алвес. Правда, придется долго ждать, пожалуй,
неделю или две, пока Жоан Жозе появится в доме.
Еще в сертане, на фазенде деда, Кастро Алвес слышал об этом безалаберном дяде,
драчуне и скандалисте, полной противоположности своему брату. Насколько доктор
Антонио Жозе Алвес был смирен и склонен к научным занятиям, умерен в словах
14
и жестах, настолько младший лейтенант Жоан Жозе Алвес был разговорчив, полон
самых разных идей, беспокоен, порой его внезапно охватывали приступы ярости. Он
никогда ни о чем подолгу не задумывался и сразу же исполнял свои, по большей части
сумасбродные желания.
Сесеу вспомнил, как на фазенде отец, получая письма от брата, всегда хмурился,
подходил к жене, мягким жестом клал ей руку на плечо и говорил, сдерживая гнев:
— Жоан Жозе опять выкинул один из своих* фокусов...