24 сентября 2183 года
Неделю мы спокойно проработали, по мере сил замещая Фреда. Его уже отпустили из госпиталя, но пока рекомендовали отлеживаться дома и пить травяные отвары. Понедельник двадцать третьего сентября был в ресторане выходным. Норберт заикнулся о внеплановом рабочем дне, а то запись на столики пошла уже на вторую половину октября, но мы в едином порыве эту инициативу отвергли. Все-таки каждому добавился солидный кусок обязанностей к обычной работе. Отдых всем был необходим.
А вот вторник начался с новых непоняток.
– Лиза, ты не знаешь, у нас мистрис Робертс не в отпуске? – спросил Норберт.
– Не знаю, мне она заявление не подавала. – Да, в нашем небольшом коллективе я занималась еще и кадровыми вопросами. – А что?
– Судя по всему, она вчера не убиралась у меня в кабинете… Ну, ты же знаешь, она всегда все фигурки переставляет по-своему. А на кухне чисто?
Фигурки – это та самая коллекция овец, которую Норберт собирал уже года три. Овечье стадо пополнялось новобранцами из всех стран мира, разрослось до семидесяти с лишним штук, занимало отдельный шкаф в кабинете и являлось предметом особой гордости Норберта. Деревянные, каменные, плюшевые, набитые вишневыми косточками, стеклянные и керамические, всех цветов и размеров, овцы составляли композиции, понятные только самому пастуху. Несколько самых любимых стояло на письменном столе Норберта, справа от монитора, и каждый рабочий день он начинал с того, что, шипя и плюясь, расставлял в правильном порядке овечек, которых наша уборщица мистрис Робертс переставляла по-своему. Не думаю, что она вкладывала какой-то особый смысл в перестановку фигурок, скорее всего, они просто мешали ей вытирать пыль.
На кухне мистрис Робертс должна была помыть полы, собрать грязные полотенца и повесить новые, стереть пыль с полок и прочих горизонтальных поверхностей, кроме рабочих столов, которые мыли сами повара и к которым никого не допускали.
Судя по влажным запачканным полотенцам, там она тоже не появлялась.
– Может, заболела? – неуверенно предположила Майя.
– Ты думаешь? Вообще-то, я за четыре года ни разу не видела, чтобы она болела. Только в августе на три недели уезжает в отпуск, но я даже не знаю куда. И все, остальное время она работает. Вроде бы.
– Лично я ее вижу раз в месяц, когда выдаю зарплату, – добавил Норберт.
Действительно, он был среди нас самой ранней пташкой и приходил в ресторан аж к трем часам дня. Уборщица же имела собственный ключ, и около часа она, убравшись и закрыв ресторан, уходила по своим неведомым делам. Я имела возможность в этом убедиться, когда как-то раз мне пришлось зайти на работу с утра за забытым накануне кошельком.
– Она живет в Нижнем городе, так ведь? – спросила я.
– Да, на Ясеневой, в частном доме.
– Я сегодня все равно туда собираюсь. В чинскую лавку, сычуаньский перец кончился. Могу зайти и спросить, что случилось. Это в квартале от Ясеневой.
– Ну и отлично, – хлопнул ладонью по столу Норберт. – Выдай пряности по меню на сегодня и иди прямо сейчас.
Фуникулер доставил меня в Нижний город за считаные минуты. До лавки господина Сяна было от нижней станции минут десять неспешным шагом. Насколько мне было известно от него самого, господин Сян перебрался в Люнденвик из великого Бэйцзина много лет назад. И хотя прижился он здесь не хуже любого другого иммигранта, уклад сохранил традиционно чинский. Впрочем, все его соотечественники – а они населяли целый квартал в Люнденвике – носили шелковые халаты и длинные косицы, при разговоре часто кланялись собеседнику, предпочитали зеленый жасминовый чай самым прославленным сортам из высокогорной Бенгалии и были безукоризненно честными в делах, чем бы ни занимались. Чаще всего чинцы держали прачечные (и стирали отменно), ресторанчики с национальной кухней, особо любимые дроу, или, вот как господин Сян, – лавочки с самыми разнообразными товарами, от тканей и посуды до пряностей и чая. Я сама видела, как один из постоянных покупателей господина Сяна, имевший привилегию рыться в свежепривезенных сундуках, с криком восторга откопал длинный ящичек темного дерева, где на светлом бархате светилась в утренних солнечных лучах необыкновенной красоты ваза перегородчатой эмали. Меня же в лавке господина Сяна интересовали в первую очередь пряности: сычуаньский перец, галангал, листья лимонного каффира и зеленый кардамон. Но я не собиралась отказывать себе и в удовольствии покопаться в очередном сундуке с шелковыми тканями, вазами и загадочными плетеными коробками. Мало ли что найдется полезного. Или бесполезного, но совершенно необходимого!