Существует распространённая ошибка, типичная для позитивистской или экзистенциалистской ментальности нашего времени, состоящая в вере в то, что установление факта зависит от знания его причин или средств для его устранения при необходимости, как если бы у человека не было права видеть вещи, которые он не может ни объяснить, ни изменить; это называют «пустой критикой», просто чтобы указать на зло, забывая, что первый шаг к окончательному исцелению — это установить природу болезни. В любом случае, всякая ситуация предлагает возможность если не объективного решения, то по меньшей мере субъективной оценки, освобождения при помощи духа; кто бы не исследовал реальную природу машин, в то же время освобождается от психологической зависимости от них, и это уже большое достижение. Мы говорим это без какого-либо оптимизма и не теряя из виду тот факт, что нынешний мир — это необходимое зло, метафизический корень которого в конечном итоге нужно искать в бесконечности Божественной Возможности.
Нужно учитывать ещё одно распространённое возражение: некоторые скажут, что машины были всегда, и в XIX столетии просто были внедрены более совершенные машины, но этот аргумент содержит базовую ошибку. Она происходит из отсутствия какого-либо чувства «измерения», или, говоря другими словами, из неспособности видеть разницу между качественными и сущностными различиями и количественными или случайными. Например, старые ткацкие станки, даже в большой степени усовершенствованные, — это своего рода откровение и символ, который по своей постижимости позволяет душе дышать, в то время как механизированный станок душит человека, обслуживающего его; становление искусства ткачества сопровождает духовную жизнь — как часто видно из его эстетического качества, — в то время как современная машина, наоборот, предполагает ментальный климат и исследовательский труд, несовместимый с праведностью, не говоря уже о сходстве с каким-то гигантским членистоногим или с волшебным ящиком, — это тоже может считаться критерием своего рода. Святой, в самом деле, может сконструировать или усовершенствовать ветряную или водяную мельницу, но никакой святой не изобрёл бы машину, именно потому, что технический прогресс этого рода подразумевает ментальность, чуждую духовности, и этот критерий виден с жестокой ясностью, как уже было сказано, в самих формах механических конструкций35.
Нужно подчеркнуть, что в царстве форм, как и в царстве духа, ложно всё, что не совместимо или с девственной природой, или с храмом; всё законное связано с природой с одной стороны, и со священным — с другой. Одна поразительная черта машин состоит в том, что они ненасытно питаются материалами, часто теллурического или мрачного характера, вместо того, чтобы приводиться в движение только человеком или какой-то природной силой, как ветер или вода; чтобы поддерживать их, человек вынужден обращаться к массовому ограблению земли, и это не самый меньший аспект их функции нарушения равновесия. Нужно быть действительно слепым, чтобы не видеть, что ни скорость, и перепроизводство не приносят пользы, не говоря уже о сведении людей к пролетариату и обезображивании мира36. Но основным аргументом остаётся первый из упомянутых: такая технология могла родиться только в мире без Бога, мире, в котором хитроумие заняло место интеллекта и созерцания.
После этого отступления давайте вернёмся к нашей фундаментальной теме: для жителя Запада легко понять, как равенство людей перед Богом исходит из самой природы вещей, и тем более из-за того, что монотеистические религии — а также и буддизм — по самой своей структуре нейтрализуют неудобства, которые могут возникать из неравенства людей; тот факт, что они признают его на мирском уровне, а также создают небесные иерархии, ни в коем случае не принижает их фундаментальную перспективу. Кто-то может спросить себя, почему же, при условии, что такое уравнивание возможно в духовном плане, индуизм не мог использовать ту же точку зрения и отказаться от идеи каст. Индуизм как таковой, другими словами, как цельность, не имеет ни права, ни возможности это сделать, так как само собой разумеется, что, если священный институт существует, так это потому, что это метафизически возможно и, следовательно, необходимо; и это подразумевает то, что он предлагает преимущества, которые не могут быть реализованы иным путём37.
35
Попытки в античности и Средневековье, ближе всего подходившие к механическим изобретениям, служили главным образом для забавы и расценивались как диковинки, и, таким образом, как вещи, ставшие законными по самому своему исключительному характеру. Древние не были похожи на беспомощных людей, которые трогают всё, до чего могут дотянуться, но, наоборот, были подобны людям зрелых суждений, что избегают определённых вещей из-за возможностей, катастрофические последствия которых они предвидят.
36
Без сомнения, некоторые отказали бы нам в моральном праве пользоваться современными изобретениями, как если бы экономическая структура и ритм нашего периода позволял кому-то избежать этих изобретений или как если бы для одного человека это было бы полезно, в то время как никто другой этого не мог бы сделать. Более того, подобный отказ был бы логичным только тогда, если бы они, в свою очередь, восстановили бы для нас ценности, уничтоженные современным миром.
37
Более того, кастовая система доказывает свою законность своими результатами: «Мы не думаем, — писал один миссионер про браминов, — что в мире существует аристократическая или даже королевская семья, так безжалостно защищавшаяся от всякого пагубного влияния, всякого физического и морального разложения. Именно поэтому, я считаю, мы не можем скрывать тот факт, что наш контакт с этой великолепной кастой оставил нас поистине изумлёнными, и, в глубине души, крайне благожелательными. Авторитет пластической красоты браминов находится в соответствии с авторитетом их интеллекта. Особенно они одарены в области абстрактных наук, философии и прежде всего математики. Человек, который на этот счёт определённо один из наиболее знаменитых в южной Индии, будучи членом высшего совета профессоров в Мадрасском университете, его преподобие о. Оноре, заявил нам, что средний уровень бесчисленных учеников-браминов, которых он учил на протяжении полувека, был намного выше не только средней, но даже высшей категории студентов Европейских университетов» (Pierre Llande: