Здесь важно отметить, что религии, созданные жёлтой расой70, традиция Фу-Си и И-Цзин, конфуцианство и даосизм, с нею связанные, и, наконец, синтоизм, не породили существенно разные, неприводимые друг к другу цивилизации, как это сделали великие религии белой расы — христианство, ислам и индуизм, не говоря уже о греко-римском Западе, Древнем Египте и других белых цивилизациях древности. Конфуцианство и даосизм — это две совместимые ветви, исходящие из доисторической традиции и разделяющие одинаковый язык и идеограммы; что касается синтоизма, он не касается всех духовных возможностей и не является религией, а требует высшего дополнения, обеспеченного буддизмом, так что мы находим в Японии традиционный симбиоз, которому нет параллелей среди белых народов; что-то подобное можно сказать о буддизме и шаманизме в Тибете и других странах. Как бы то ни было, то, что мы хотим здесь подчеркнуть — это то, что различия между цивилизациями жёлтой расы намного меньше, чем между Западом и Востоком в мире белой расы71; как бы то ни было, большему равновесию, большей стабильности должна соответствовать меньшая дифференциация.
Жёлтая и чёрная расы отличаются от белой в отношении их жизненной силы и их меньшего ментального проявления: жёлтая раса — в сухой и светлой манере, а чёрная — в тяжёлой и влажной; по сравнению с этими двумя расами белая раса чересчур чувствительная (hypersensitive). Однако жёлтая раса, несмотря на то, что она статична, как и чёрная раса, не обладает такой же инертностью, ибо она как творческая, так и старательная. Жёлтую расу отличает как от белой, так и от чёрной её интуитивная изысканность, её артистическая способность выражения неощутимого, её бесстрастность без инертности и её равновесие, не требующее усилий; она более сухая, более непроницаемая и менее напряжённая, чем белая раса, и более лёгкая, более живая, более творческая, чем чёрная. Возможно, также можно сказать, что белый человек в своей основе поэт; его душа в то же время живая и как бы изборожденная. Жёлтый человек — в первую очередь художник, интуитивный визуализатор вещей; его психическая жизнь, как мы сказали, более ровная и статичная, и менее выдающаяся в том смысле, что вещи рассматриваются в душе, а не душа проецируется на вещи. Что касается чёрного человека, то это не интеллектуальный тип и не визуализатор, а энергичный, прирождённый танцор. Он по сути полон энергии, как жёлтый человек изысканно визуален, и обе расы более экзистенциальны, нежели ментальны, по сравнению с белой расой. Все эти выражения могут быть не более чем приближениями, ибо всё относительно, особенно в таких сложных вещах, как раса. Расу можно сравнить с целым стилем искусства со многими формами, а не с одной исключительной формой.
Жёлтый тип разделяет с чёрным то, что оба отмечены определённым экзистенциальным безразличием — не по интеллектуальной рассеянности, выходу из себя, поиску или проникновению, — хотя в жёлтом типе это безразличие интуитивное и прозрачное, а не бессознательное и страстное, как в случае чёрного типа. Мы испытываем искушение сказать, что жёлтый человек мыслит картинками, даже абстрактными, а не догадками, в то время как чёрный человек мыслит силами. Мудрость чёрного человека динамична, это метафизика силы. Отметьте весьма большую важность тамтамов у чёрных народов, которые выполняют центральную и квазисакральную функцию: это переносчики ритмов, которые при сообщении их человеческим телам приводят всё существо в контакт с космическими сущностями. Каким бы парадоксальным это ни казалось, именно в первую интеллект, а не тело негра нуждается в ритмах и танцах, и именно поэтому его дух имеет пластичный или экзистенциальный, а не абстрактный подход72; тело, как раз по той причине, что это предел кристаллизации в демиургическом процессе, представляет «бытие» в противоположность «мышлению», или «всё наше существо» в противоположность нашим относительно индивидуальным убеждениям или нашему внешнему сознанию. Рокот тамтамов отмечает, как гром с небес, голос Божественности: по самой своей природе и по своему сакральному происхождению это воспоминание о Боге, призыв как созидающей, так и разрушительной, а потому и освобождающей Силы; призыв, в котором человеческое искусство направляет божественное проявление и в которой человек также участвует при помощи танца, всем своим существом, чтобы снова обрести контакт с небесами при помощи аналогичных вибраций между материей и духом. Барабан — это алтарь, его грохот отмечает снисхождение Бога, а танец — восхождение человека73.
70
Это только фигура речи; ибо бесспорно, что религия открывается Небесами, а не создаётся расой; но откровение всегда соответствует расовому духу, хотя это ни в коем случае не означает, что оно ограничено особыми пределами данной расы.
71
Единственное фундаментальное деление на Дальнем Востоке — это деление, отмечающее различия северного буддизма в Тибете, Монголии, Китае, Манчжурии, Вьетнаме, Корее и Японии от южного буддизма в Бирме, Сиаме (Таиланде), Камбодже и Лаосе. Северный буддизм был ассимилирован духом жёлтой расы, в то время как на юге именно расовый дух был ассимилирован буддизмом. Буддизм махаяны в Индии стал жёлтым, в то время как теравада Индокитая сделала жёлтых людей индусами.
72
Позволить чёрному человеку танцевать, оставив его зависимым от цивилизации, в которой танец не имеет серьёзной функции, — совершенно недейственно, ибо чёрный человек не видит смысла в «разрешённых танцах» или «терпимых ритуалах», или всего того, чему покровительствуют в качестве простого «фольклора». Ему нужны ритмы тел и барабанов, которые он может воспринимать всерьёз, и это предлагают ему как ислам, так и абиссинское христианство. Мы охотно верим, что какой-то отдельный чёрный человек, даже в Африке, может сознательно не страдать от неспособности танцевать под звук тамтамов; но это не вопрос, ибо мы говорим о коллективной интеграции, а не
об индивидуальной адаптации. В случае американских негров эта нужда в телесных и музыкальных ритмах сохранилась, но может быть выражена сейчас только тривиальным способом: такова посмертная месть подавленного расового духа. Таким же образом идеи движений (таких, как мау-мау), в конечном итоге, объясняются не «неблагодарностью», как некоторые глупо заявляли, а простым фактом, что чёрные — это чёрные, а не белые, используя несколько эллиптическое выражение; и это ясно, когда нечто подобное можно сказать о других похожих случаях. Здесь мы добавим, что не существует людей, лишённых всякой ценности; это то же самое, что сказать, что если людям дозволено существовать, им также нужно позволить — по-настоящему — право на определённые элементы их культуры.
73
Мы встречаем тот же символизм в танце дервишей и, в принципе, во всех ритуальных танцах. Любовные танцы, танцы урожая, или военные танцы предназначены для того, чтобы снять барьеры между разными уровнями бытия и создать прямой контакт с конкретным «духом» или «божественным именем». Человеческое неверие никоим образом не меняет принципа и не уничтожает ценности этих средств: какая бы важность ни придавалась утилитарным соображениям или магическим процедурам в случае негритянского анимизма или сибирского или индейского шаманизма, символы остаются тем, что они суть, и мосты между небесами и землёй, без сомнения, никогда не разрываются.