Если каждую касту в некотором роде можно найти среди других каст, то же можно сказать и о расах по тем же причинам, при этом не касаясь вопроса о расовом смешении. Но кроме каст и рас, также существуют четыре темперамента, которые Гален относит к четырём чувственным компонентам, а также астрологические типы, связанные с планетами нашей системы. Все эти типы или возможности присутствуют в человеческой субстанции и составляют индивида, определяя его разными способами: познать аспекты человека — это способ лучше узнать самого себя.
Расы существуют, и их нельзя игнорировать, тем более что время, когда мир был разделён как бы на закрытые вселенные, подошло к концу и с ним — право на чисто условные упрощения; в любом случае, важнее всего понять, что расовая обусловленность может быть только относительной; человек определяется ей, не переставая быть человеком.
Современное движение к единообразию, заставляющее мир становиться всё меньше и меньше, кажется, способно смягчить расовые различия, в любом случае, на уровне мышления, не говоря уже об этническом смешении. В этом нет ничего удивительного, если подумать о том, что эта стандартизирующая цивилизация, основанная на чисто земных нуждах человека, противоположна любому высшему синтезу. Человеческая животность обеспечивает в принципе достаточно хрупкую почву для взаимного понимания и благоприятствует разрушению традиционных цивилизаций под знаком количественной и духовно пустой «культуры». Но факт зависимости от того, что даёт человечеству «низкоуровневую солидарность», предполагает отделение масс, интеллектуально пассивных и несознательных, от элит, которые законно их представляют и вследствие этого также воплощают как традицию, насколько она адаптирована к данной расе, так и дух этой расы в самом высоком смысле85.
Давайте используем возможность вставить здесь вместе с этими мыслями о расах и связанные с ними некоторые замечания о противоположности — истинной или ложной — между Западом и Востоком. В первую очередь, в обоих случаях наличествует внутренняя оппозиция между священным наследием и всем иным, активно или пассивно уводящая от этого наследия; это показывает, что различие между Востоком и Западом не является абсолютным, что есть «западный Восток», как был — и, возможно, есть в определённых пределах — «восточный Запад», как на горе Афон или в другой относительно изолированной ситуации. При рассмотрении Востока, таким образом, если мы хотим избежать запутанных противоречий, мы должны начать с различения между людьми Востока, которые ничем или почти ничем не обязаны Западу, и имеют всякое право и причину противостоять ему, и теми, кто, наоборот, обязаны Западу всем (или же полагают так), но также часто проводящими своё время, подсчитывая преступления европейского колониализма, будто бы только европейцы завоёвывали другие страны и эксплуатировали другие народы. Бессмысленная спешка, с которой вестернизированные люди Востока всех политических цветов стараются вестернизировать Восток, доказывает без вопросов, что они сами убеждены в превосходстве современной Западной цивилизации — той самой цивилизации, что породила колониализм, культ машин и марксизм. Немногие вещи столь же абсурдны, как антизападничество тех, кто сам вестернизирован. Нужно сделать выбор: или эта цивилизация достойна усвоения, в каковом случае европейцы — это сверхлюди, заслужившие неограниченную благодарность, или же европейцы — это злодеи, заслуживающие презрения, и тогда они и их цивилизация связаны воедино, и подражать им нет никакого смысла. Но на практике Западу в полной мере подражают, причём искренне — даже в его наиболее бессмысленных капризах. Совершенно не ограничиваясь современными вооружениями для целей законной защиты или оборудованием экономических средств, способными справиться с ситуацией, созданной перенаселением, что само по себе частично вызвано биологическими преступлениями современной науки, восточные нации заимствуют саму душу антитрадиционного Запада, доходя до того, что ищут в религиоведении, психоанализе и даже сюрреализме ключи к вековой мудрости Востока. Одним словом, они верят в превосходство Запада, но упрекают людей Запада за подобную веру.
Давайте оставим этот парадоксальный аспект современности и обратимся к вечной душе Азии и Африки. В глазах человека Востока, оставшегося верным традициям, более отвратительным, чем другие притеснения, которые в физическом отношении были более жестокими, западный колониализм делают именно эти характеристики, которые обнаруживаются только в современной цивилизации: во-первых, материализм, не ограниченный только физической сферой, но претендующий и на область духа — материализм де-юре и не только де-факто; во-вторых, смешение лицемерия86 и вероломства, исходящего из материализма; и, в-третьих, тот факт, что всё сделано банальным и уродливым; но превыше всего это политическая непреодолимость и культурная неассимилируемость, дарованная белому человеку — в условном смысле слова — как невиданному ранее типу, как если бы это был нечеловек или «марсианин»87. Ни монголы, ни мусульмане не демонстрировали такого странного антитрадиционного духа; их военная сила не была абсолютной; монголы превратились в китайцев, другие монголы были ассимилированы исламом или, на западе, христианством. Жажда захватов мусульман подошла к естественным пределам, но более важно то, что исламская ментальность была традиционной и в своих глубочайших тенденциях совместимой с индуизмом: мусульманская духовность даже смогла дать новый стимул вайшнавскому мистицизму, как буддизм смог несколькими веками ранее оживить определённые аспекты индийской духовности. Самое малое, что тут можно сказать — это то, что современный дух не включает ничего такого рода, и что западная угроза самым священным вещам Востока, наоборот, не знает предела, как это точно доказано антитради-ционным духом «младоазиатов» или им подобных — современным стремлением Востока к самоубийству.
85
Когда Генон писал о «жителях Востока, не имеющих квалификации», он имел в виду или интеллектуальные и традиционные элиты, представляющие массы, или же — и это то же самое — массы, поскольку они управляются элитами с одной стороны и традицией с другой; эти две вещи всегда взаимосвязаны. Когда мы используем здесь некоторый коллективный термин, говоря о традиционных массах или духовных элитах, всегда должно неявно пониматься относительное дополнение — народ, когда мы пишем об элите, и наоборот. Если мы пишем «элиты» во множественном числе, то это не потому, что мы верим в существование какой-то другой элиты, за исключением интеллектуальной и духовной — без истинного и интеллектуального основания духовность не может существовать, — но только для того, чтобы показать, что элита включает способы и уровни, которые проходят через людей, как артерии проходят через тело. Если элита в первую очередь жреческая по сути, тем не менее верно, что части элиты можно найти на всех уровнях общества, как и наоборот, нет священного органа без своих фарисеев, но этот факт никак не отменяет нормальную иерархию.
86
Например, несправедливо и лицемерно называть народ «варварским», потому что они «делали такие и такие вещи», и отказывать им поэтому в правах, считающихся элементарными, в то же время приписывая те же действия в других случаях времени или обстоятельствам, судя по тому, совершались ли они в прошлом или настоящем. Опять же, когда народ не может избежать применения термина «варварство» к европейским врагам, то же самое лицемерие часто заставляет их добавлять эпитет «азиатское», как если бы европейцы как таковые — то есть как бы несвязанные ничем с остальным человечеством — каким-то образом были неспособны на злодеяния.
87
Народ страны-колонизатора имеет слишком общий взгляд на свои колонии в том смысле, что они думают только о «полученных выгодах» — или о том, что им кажется таковыми — и забывают не только о масштабе ценностей иной цивилизации, но также и об особой ментальности колонистов, которая с неизбежностью деформирована своей ненормальной и психологически «нездоровой» ситуацией. Бесконечно обсуждается вопрос, хороши или плохи колониальные народы, благодарны или неблагодарны, и забывается, что, будучи людьми, они не могут не иметь определённой реакции в определённых обстоятельствах. Колонисты неизбежно имеют абсурдный комплекс превосходства, как с сожалением заметил Лиотей, и аборигены не могут не страдать из-за этого. В человеческой душе есть некоторые вещи, которые нельзя заменить посредством дорог и больниц, и это удивительно, что европейцы, такие «идеалисты», так медленно это понимают. Если европейцы полагают, что они предлагают тем, кого они «охраняют», свободы, которые те никогда не знали, они не принимают в расчёт, что эти свободы исключают другие виды свободы, едва ли понятные им. Они дают хорошие вещи, но в то же время навязывают свои концепции хорошего, и это возвращает нас к древнему изречению, что прав всегда сильный. Эта ментальность сначала осуждает, а затем высвобождает в колониальном народе всё, что есть низменного в коллективном человеке; всё возможное было сделано, чтобы подорвать традицию, чьи руины всегда были скрытой надеждой, и тогда люди удивлялись злу, распространившемуся из её разрушения.