– Говорящая, – прошептал перекачанный. – Эта малявка – высшая нечисть?
И столько неверия было в его голосе, что я обиделась.
– Можно подумать, высшая нечисть обязательно должна быть большой, свирепой и опасной, – проворчала я, стряхнув с черного носика прилипшую иголочку.
– Должна, – в один голос подтвердили кадеты.
Мои уши поникли:
– Вы глупые, да? Вам про нечисть ничего не рассказывали, что ли? Или вы на занятия не ходили?
Парни молчали, убеждая меня в том, что предположения верны. И глупые они, и занятия прогуливали.
– Высшая нечисть – нечисть, которая в ходе взросления не утратила, а напротив, развила дарованные при рождении зачатки интеллекта. Как правило, это хищники, так как жизнь у них веселая и интересная, способствующая развитию, но такие, как я, тоже способны пробиться.
Кадеты молчали, а я не смогла не похвастаться:
– Я, между прочим, в шесть лет разговаривать научилась.
– Дарис, – задумчиво проговорил перекачанный, – скоро ведь посвящение. Нам нужно будет поймать и приручить высшую нечисть…
– Только не говори, что ты хочешь взять себе это, – с ужасом посмотрел на меня бледненький.
– Не себе. Думаю, Илистар будет рад такому подарочку.
– Он нас убьет, – прошептал самый умный из этой парочки.
– Это если узнает, а он не узнает. Потому что никто ему не расскажет.
Я только злорадненько фыркнула. Наивный идиот. Что бы они ни задумали, я планировала все рассказать этому таинственному Илистару. Он мне нравился уже просто потому, что не нравился этим безмозглым охотникам на нечисть.
Рассказать, а потом, если понадобится, еще и помочь спрятать трупы.
– А она? – на меня выразительно кивнули.
– И она никому не расскажет.
Я радостно закивала в ответ, готовая поддержать перекачанного в его заблуждении.
– Она принесет клятву.
Кивать перестала, головой тряхнула, прочищая уши, потому что мне, кажется, послышалось.
– Клятву?
– Да, мелкая, ты поклянешься не сообщать Илистару, кто, при каких условиях и каким образом привязал тебя к нему.
– А если я откажусь?
Перекачанный оказался не безнадежен, и это меня очень опечалило. Не все лекции, видимо, проспал.
– Тогда подарю тебя Ульне. Может, она меня и благодаря твоей шкуре простит.
Тихий утробный рык вырвался из горла помимо воли.
– Так что ты выбираешь? – спросил он с таким видом, словно у меня и правда был какой-то выбор.
– Хорошо, я дам клятву.
Этот день можно было смело назвать самым ужасным днем в моей жизни. Что я с удовольствием и сделала.
Илистар лежал в палатке врачевателей словно неживой, отсыпаясь после истощения резерва. Практическая работа в полевых условиях оказалась сложнее, чем он думал, а первокурсники, которых дали в нагрузку, тупее, чем опасался. И когда, проснувшись утром с головной болью и легкой слабостью, обнаружил мирно спящую меня на своей груди, почему-то не обрадовался.
Меня медленно подняли в воздух за лапу. За ту же самую лапу, за которую вчера весь вечер таскал перекачанный, а потом еще и на землю швырнул, после того как необходимую клятву получил и к спящему привязал.
Вязали два идиота, и привязка получилась крепкая, железобетонная. Я бы даже сказала – нерушимая, что меня очень расстроило. Расшатать ее и вырвать с корнем, желательно из энергетического источника хозяина, не представлялось возможным.
Вдоволь нагоревавшись, я уснула под утро и была разбужена таким варварским способом.
Градус моей симпатии к Илистару ощутимо понизился.
– Х-х-хазяин, будь лапушкой, положь на место и дай еще пару часиков поспать, агасеньки?
– Ты кто такая?
Удивляться и орать, что я говорящая и вообще высшая нечисть нестандартных размеров, он не стал.
– Нечисть. Вчера еще была бесхозная, а теперь твоя. Так что люби меня, хазяин, оберегай и корми. – Призадумавшись на секундочку, я пришла к выводу, что любить меня особо и не нужно, оберегать я себя и сама могу, десять лет как-то оберегалась же, а потому с придыханием велела: – Корми побольше.
– Что?
Он медленно повернул голову, глядя на свою левую руку. На запястье отчетливо виднелась высветленная, словно выжженная полоска кожи, браслетом обвивающая руку.
– У меня, если тебе вдруг интересно, такая же, – доверчиво протянув ему левую лапку, заговорщически прошептала: – Только под мехом не видно.
На признание мое он не отреагировал, продолжая тупо пялиться на прямое свидетельство связи с подчиненной нечистью. И эта его заторможенность наталкивала на определенные мысли:
– Хазяин, а ты под чем-то, да? Тебя насильно накачали? Или ты сам накачался? Ты имей в виду, я с тобой теперь и в горе, и в радости. – От слов моих его ощутимо передернуло. – Мне бы только знать: у нас сейчас горе или я могу не волноваться?