— Ты, Сеня, налей ему еще. А то он вчера пришел такой робкий, робкий, едва уговорила остаться. А вижу, ему позарез нужно повидаться с тобой.
— Я больше не стану, Елизавета Карповна. У меня и так все в голове перепуталось. А повидаться в самом деле, Семен Григорьевич, прямо позарез. Больше мне не к кому, кроме вас.
Оглоблин уловил беспокойный погляд Харитона и успокоил:
— Ты говори, у нас с Лизой все секреты пополам.
— Мой секрет знает весь свет. Думаю, будет ли интересно Елизавете Карповне.
— И она послушает.
— А мне еще охота выпить с Харитоном, — Лиза по-прежнему с открытым интересом глядела на гостя: — Скажи ему наконец, Сеня.
Но Харитон и без слов хозяина взял свою рюмку. Семен Григорьевич медленными движениями размешивал в своем стакане мед. Лиза переоценила свои силы, выпила только полрюмки и сразу угасла.
— Яков Умнов, председатель сельского Совета, — начал Харитон, не притронувшись к закуске — ему было не до еды, — написал в школу командиров, что я сын кулака, из семьи сельского мироеда… Меня вызвали в штаб, потребовали объяснение. Сказал как есть. И — по чистой. Отец, Семен Григорьевич, какой бы он ни был, но не мироед. Скуп, жаден — это есть за ним. И в то же время, Семен Григорьевич, не хочу входить в отцовские дела, не лежит у меня душа к большому хозяйству. Да и не умею я нанимать людей, рассчитывать их, подгонять в конце концов, а без понукания, известно, дело не поведешь. Не по мне вся эта механика. Да и незаконная. Чего уж тут.
— М-да, — вздохнул Семен Григорьевич и выпятил свои толстые губы, заложил большие пальцы рук за шелковые ленты подтяжек. — Коротко, но ясно. Поиски своего пути. Что ж, возьми свой пай у отца, выделись и начинай хозяйствовать сам.
— Плохо вы, Семен Григорьевич, знаете его. Он мне сломанного топорища из своего нажитка не выбросит.
— Он — не даст, — то верно.
— С батей, видимо, и так и так придется рвать… Тут еще есть закавыка…
— Чаю, наша племянница Дуня?
— Она, Семен Григорьевич. Не на том, так на другом разойдемся. Он приглядел Настю Ржанову, да ведь жить на ему, а мне.
— Но ты, Харитон, должен знать, что братец Дуни, Аркадий, ни копейки не даст за ней. И согласится ли она, сама голая, идти за голого. Да и тебе, перед тем как вести ее за собою, надо хорошенько обдумать. Ты ведь будешь, как говорят, в ответе за нее и перед богом, и перед людьми.
— Самому мне сейчас совсем ничего не придумать.
— Ну как не придумать. Кое-что ты уже решил и, по-моему, верно решил: в отцовские дела не вступаться. Это раз. Жизнь начинать заново, на новых основах… М-да, все верно. Но вот как это будет на деле, признаюсь, Харитон, не вижу. — Семен Григорьевич встал, снял со спинки стула френч с глухим воротником, надел его и опять сел: — Вот она, Лиза, жизнь-то, — одни петли да узелки. Разберись пойди.
— А вам, Харитон Федотыч, непременно охота жениться? — спросила Лиза.
— Как вам сказать, Елизавета Карповна. Оно бы и погодить — так в самую пору. Но вы послушайте. — Харитон стал поспешно доставать из кармана тряпицу, в которой хранил свои бумаги: — «…куска хлеба не съем без попреков, — читал он по памяти истертое на сгибах письмо Дуни. — Всю меня заробили. Пока ты служишь, я захирею, исстарюсь, и так уж за весну ни единой песенки не вспомнила. Я ли уж это? Белый свет стал не мил, и задавила мое ретивое смертная тоска…»
— Сеня, дружочек, что же это так-то? Ведь они твои племянники.
— У них там свои законы. И будет Аркадий гнуть сестру, коль скоро она живет с ним под одной кровлей. Работай она на него больше лошади, все равно ей одна честь — лишний рот. И Харитон правильно рассудил взять ее от брата, пока тот окончательно не замордовал ее.
— Сеня, миленький, ведь помочь им надо.
— Да мы немного отвлеклись, — Семен Григорьевич тяжело положил ладони на стол, вроде хотел встать, но только насупился, сознавая значительность своих слов: — Я люблю Дуняшу, Харитон, и думаю, она с тобой будет счастлива. Хочу так думать. А раз это так, то и помогу вам всеми силами… Может, вам взять и уехать из деревни хотя бы сюда, в Ирбит. Прямо вот к нам на первых порах.
— Нет, Семен Григорьевич, крестьянствовать не брошу. Попытал своего на стороне — хватит. Я сын крестьянина, а что отец жадный, так я и сам его не оправдываю и не по-отцовски жить стану. У всех на глазах. Не хапуга и не утайник. Женюсь на Евдокии Павловне и останусь у нее в доме. Пока. Человек я смирный, работы не боюсь и сумею угодить Аркане. А потом запишемся в артельное хозяйство.