— Мои друзья и знакомые.
— Да ведь это — Солженицын, — сказал усатый, показывая снимок мужчины с бородой.
— А вот и Алик Гинзбург, — сказал другой. — А это академик Сахаров.
Усатый положил снимки на стол рядом с романом Пастернака. — Почему вы забираете фотографии? — спросила Ната.
— Они антисоветчики.
— Это Сахаров — антисоветчик? — не выдержал Костя. — Он создатель водородной бомбы, трижды Герой социалистического труда! — Он вдруг закашлялся и ухватился руками за край стола. На лбу у него выступили капли пота.
— Что с тобой, милый?
— Кажется, опять моя астма. Ничего, сейчас это пройдет. — Костя шумно дышал и шарил руками в карманах костюма. — Где же проклятый ингалятор?
— Дать тебе воды?
— Не надо. Неужели я забыл переложить его из старого пиджака? Или ингалятор в пальто?
Костя вышел в прихожую к вешалке, и тотчас следом за ним двинулся мужчина в очках.
— Нету и там. — Костя снова сел к столу и тут же опять зашелся в кашле.
— Сейчас я сбегаю в аптеку.
— До конца обыска никто не должен отсюда выходить, — загородил дверь усатый.
— Тогда я позвоню, вызову скорую.
— Звонить тоже нельзя.
— Как же так? — сказала Анна Николаевна. — Ведь человек болен. Вы не имеете права.
— Нельзя.
— Не надо… ничего просить… у этих людей, — с остановками, с трудом удерживая кашель, проговорил Костя. — Они… они… — он опять схватился руками за стол. — Лучше я потерплю.
Усатый стал опять копаться в письменном столе. Достал из ящика чистый конверт и, вынув из него несколько банкнот, пересчитал их.
— Так. Пятьсот рублей. Полагаю, это деньги Фонда. — Он положил конверт рядом с фотографиями.
— Это деньги, которые мы откладываем на новый холодильник, — опять вмешалась Анна Николаевна.
— Разберемся. Валюта, оружие у вас есть?
— Доллары и винтовку мы прячем в бачке за унитазом, — сказала Ната.
— Проверим. — Усатый действительно отправился к туалету.
— Ты… проследи… за ним, — преодолевая одышку, сказал Костя. — А то… он может вам… чего-нибудь подкинуть.
Ната и за ней одна из понятых, вышли вслед за усатым в коридор.
Вернувшись в гостиную, он подошел к стоявшей на письменном столе «Эрике», надел футляр и хотел поставить ее рядом с отложенными для изъятия бумагами.
— Машинка мне нужна постоянно. Я переводчица. Как я без нее смогу работать?
— А нам необходимо проверить, не на этой ли машинке печаталась «Хроника», — усатый показал рукой на стопку лежавших на обеденном столе листов, — или какая-нибудь другая антисоветчина.
— Не на ней. Возьмите образец шрифта.
— Ладно, так и быть. В порядке исключения.
Мужчина в очках вставил в машинку лист бумаги, отщелкал какой-то текст, вынул лист и положил в свой чемоданчик.
…Шел четвертый час обыска. Костя все так же судорожно хватал воздух ртом. Усатый и мужчина в очках вместе с молчавшими понятыми осмотрели одну за другой комнату Анны Николаевны, прихожую, ванную, кухню. — Будем составлять протокол, — сказал, наконец, усатый.
— Я отмечу, что ничего антисоветского в изъятых у меня бумагах, книгах и фотографиях нет, — сказала Ната.
— А «Хроника»? А список и адреса каких-то сидящих в лагерях уголовников?
— Политзаключенных. И «Хроника» — это не «измышления», а правдивый рассказ о борьбе за человеческие права и о ваших художествах.
— Каких художествах?
— Изымать фотографии вы не имеете права. А забирать семейные сбережения — это просто неприкрытый грабеж. Я буду протестовать.
— Протестуйте. Это Ваше право.
— Не почистила ли она свою квартиру перед обыском? — уходя, сказал усатый мужчине в очках. Я думал найти больше всякого «самиздата». — И обернувшись к Наташе, вдруг спросил: — Уж ни ожидали ли Вы нашего визита?
— Конечно, ожидала. Уже несколько лет, — ответила Ната.
Закрыв дверь за непрошеными гостями, Наташа кинулась к Косте. — Сейчас, родной. Потерпи еще немного. Как называется твое лекарство?
Надевая пальто, она спросила из коридора: — А тебе, мама, надо что-нибудь взять в аптеке? Как твое сердце?
— Ничего, держусь. Только возвращайся поскорей.
Оставшись с Костей вдвоем, Анна Николаевна сказала: — Эти люди пришли так внезапно. Не подумайте плохо о моей Наточке. Поверьте, она ничего дурного сделать не могла.
Костя все еще было трудно говорить. Останавливаясь отдышаться на полуфразе, он медленно отвечал: — Мы любим… друг друга. Я знаю… Ната на редкость добрый… и отзывчивый человек… Отважный и самоотверженный. Мы решили пожениться… и хотели сегодня… сказать Вам об этом.