Выбрать главу

Мы знали, что убежище для последних первобытных людей находится в Копернике — лунном кратере девяноста двух километров в поперечнике. Крыша над ним частично состоит из двух прозрачных силиконовых мембран, внешнюю из которых покрывает слой золота толщиной 2,5 микрона. Этот золотой слой достаточно тонок, чтобы отражать ультрафиолет и жёсткое излучение, пропуская при этом бо́льшую часть видимого света — солнечные очки, растянутые на всё небо.

Между этими двумя мембранами есть промежуток толщиной двенадцать метров, заполненный чистой водой. Прозрачное золото, прозрачные мембраны, прозрачная вода; единственное, что портит первобытным вид при взгляде из-под купола — нагрузочные титановые тросы, рассекающие их небо на множество треугольников.

Если бы вода лишь защищала обиталище от солнечной радиации, то хватило бы слоя в 2,5 метра. Однако многослойная прозрачная крыша — на вид почти плоская, но на самом деле сегмент огромной сферы — должна также удерживать под собой атмосферу. Воздух под куполом состоит практически из одного кислорода, но под давлением всего 200 миллибар: пригодный для дыхания и ничуть не более огнеопасный, чем воздух на Земле, парциальное давление O2 в котором точно такое же.

Однако даже такая разреженная атмосфера давит вверх с силой в две тонны на квадратный метр. Так что толщину водяного щита пришлось сделать двенадцать метров вместо двух с половиной; давление воздуха удерживает крышу наверху, а вес воды компенсирует напряжения во внутренней силиконовой мембране, которые в противном случае возникли бы вследствие стремления атмосферы вырваться в космический вакуум.

Это была простая и элегантная конструкция — причём почти не требующая никакого обслуживания. Однако у крыши был ещё один компонент, самый верхний слой, глазурь на прозрачном пироге. Поверх покрытой золотом внешней мембраны была нанесена тонкая плёнка, поляризующий слой жидких кристаллов, который под контролем компьютера изображал ночь привычной земной длительности, делая купол непрозрачным на восемь из каждых двадцати четырёх часов во время двухнедельного лунного дня. Он также затемнял небо в те периоды четырнадцатидневной лунной ночи, когда Земля близка к полной фазе.

И как-то в один прекрасный вечер небо почернело, как ему и положено, в 21:00 местного времени, солнце померкло, а потом полностью исчезло по мере того, как кристаллы поляризовались, погружая во тьму имитацию южной Африки, заполнявшую дно кратера Коперник. Единственными источниками света оставались лампы, расположенные в местах пересечения нагрузочных тросов; все вместе они обеспечивали такую же освещённость, как полная луна на Земле.

Ночь прошла, как любая другая: рыскали дикие звери, люди жались друг к другу, ища тепла, поддержки и защиты.

Но в какой-то момент этой ночи в компьютере, который контролировал циркадное моргание небес и ежедневно делал небо то тёмным, то прозрачным, произошёл фатальный сбой. Когда должно было наступить утро, поляризующая мембрана не стала прозрачной. Мир последних биологических людей отрезала от остальной вселенной ночь, которой, казалось, не будет конца.

* * *

Прасп побежал; каждый шаг переносил его на два его роста вперёд. Он замахал руками, двигая огромные крылья из кожи и палок, маша ими вверх и вниз так быстро, как только мог, и…

Да! Да!

Он поднимался, взмывал, возносился…

Летел!

Он летел!

Он поднимался выше и выше, земля уменьшалась под ним. Он видел далеко внизу травы саванны, гигантские раскидистые акации уменьшались и пропадали из виду.

Он продолжал махать крыльями, хотя и чувствовал, что его лицо уже покрылось испариной, и он заглатывает воздух так часто, как только может. Руки болели, но он продолжал двигать ими вверх-вниз, его тело поднималось всё выше и выше. Он всегда знал, что тонкие линии, пересекавшие купол, на самом деле тросы толщиной с его талию — он видел их в месте, где они крепились к окружающим мир горам. И теперь он поднялся достаточно высоко, чтобы различить их толщину, увидеть, как светлые точки на каждом их пересечении превращаются в светящиеся диски и…

Как больно!

Спазм охватил правую руку.

Запястье левой пронзило болью.

Свело мышцы спины, закололо в плечах.

Так близко, почти рядом, и всё же…

И всё же он больше не может подниматься. Он недостаточно силён.

C сожалением Прасп развёл руки в стороны, растянув крылья в неподвижную плоскость. И начал долгое медленное скольжение к траве, оставшейся далеко-далеко внизу.