— Сестренка! — полез к ней целоваться Алим, дружески хлопая девушку по заднице.
— Братишка! — воскликнула Ясмин, хлопнула Алима по щеке и взвизгнула, оцарапав неискушенную ладошку о железную щетину душмана.
А я стоял, забыв обо всем, как инфлюированный любовью склеротик. О правота законченного творения мира! Господь на вершине вдохновения сотворил красавицу Еву, наполнил мир легкими мыслями и темными желаниями, заминировал его трагизмом и рутиной и понял, что это хорошо. Да еще так и сказал и зафиксировал. После чего стал просто неотразим. Боже, как красив был свежесозданный мир и Бог с ним!
Я стоял, стиснутый в вагоне метро рядом со страшненькой девушкой, отличницей и неудачницей, а при ней — сынок, отличник, неудачник и невротик. Но на ее поросячьей мордочке цвели глубочайшей красотой глаза, смотревшие на сына. Правота творения.
Я знал, как ленивая и вороватая кошка однажды притащила своей хозяйке, ласковой и прекрасной хозяйке, в неге досматривавшей утренний эротический сон, на подушку свежезадушенную мышь. Но как прекрасна и горда собой была эта обычно двоечница-кошка в правоте своего вековечного инстинкта.
Я видел каменщика, уложившего последний кирпич. Я видел портниху, от которой уходила счастливая женщина. Я видел короля, при горестных криках подданных выходящего на пенсию. Не знаю, не знаю, но, может быть, посмотрю в зеркало и когда-нибудь увижу там себя, дописавшего «Катабазис».
Даже дьявол, самая гадкая гадость и вражина (кто ж оспорит?) некоторое время стоял и, как японский созерцатель, некоторое время любовался Богом, создавшим Еву. А потом, прежде чем взяться за дело, стоял и любовался Евой. Как эта вьющаяся на ветерке черная крона волос? Как эта пронзающая блестящая точка зрачка из-под разрыва ресниц? Почему так молча сами раздвигаются теплые мармеладинки губ, но зовут? А эти плавные линии рук и бедер, словно реки родины. А увенчанные средоточия грудей. А… черт меня возьми, Ева, — подумал любующийся вражина и змей прекрасный. — Ева, ты лучше молчи, ты уже все сказала тем, что ты есть.
Но я очень неостроумно спросил:
— Скажите, Ясмин, вы никогда не были в Кракове на улице 1905 года в районе Ваганьковского кладбища?
— Нет, Кузь, никогда, вы ошиблись. Но мне тоже кажется, что мы где-то встречались.
— Или могли встретиться?
— Или встретимся?
— Как пройти в Ботанический сад?
— Через второй этаж. Там переход, потом вниз по голубой мраморной лестнице, зимний сад… Чушь какая — зимний сад в Египте… Ой, что я говорю. Это же секрет… Оденься в женское платье, а то убьют.
Все как в тумане. Я перестал слышать и видеть вокруг. Со мной уже бывало, когда кроме встреч с ней взглядом больше ничего не было нужно на всем свете. Или не бывало? Или нужно? Что-то я стал неуверен. Что-то я стал уязвим, как всякий больной. Моя болезнь была — прекрасная страсть, горы сворачивающая.
А в бока меня уже насмешливо толкали пьяные в сосиску и на мусульманской земле Алим и Агасфер. Один в правый бок, другой в левый.
— Знач ты поял? Я буду воровать, а ты отмывать.
— Не непрвльно. Я — воровать, а ты отмывать.
— А К-кузя шо?
— А К-кузя шо? А К-кузя бует иск… икс… иссурсии воить для отвода глаз.
— Точно! Кузя, интеллиент прклятый, мудак влюбьенный, буишь иссурсии воить для отвода глаз?
— К-кузя, а вот сажи, когда безвременно помер фраеон Т-т, Тут, Там… Тут и там хам он? Тутнхамон?
— Да! Вот именно! К-когда от нас уш-шел Тутнхамон Нзарбаев?
— Как?! Уже ушел?!
В моих новых апартаментах, в кейфе с 14 до 18 часов, на кровати площадью 100 м2 я лежал один и развлекался, нажимая кнопки сенсорной фиговины, от чего на телеэкране поочередно возникали разврат, разбой, развитие Египта, разрушение России. Вдруг на 126 канале возникло лицо Ясмин. Она смотрела на меня ровно, живо, потом необоримая волна кокетства поднялась в ней изнутри — лицо окрасила улыбка, тут же чуть пригасшая и снова загоревшаяся. Какой там дул ветерок?
— Ясмин, ты самая красивая в… в…
— Банальность?
— в….в…
— Ах, заикание.
— Да!
— Вот тебе платье-невидимка и волшебное яблочко. Одень платье и кинь перед собой яблочко. Оно приведет тебя туда, где все объяснится.
— Что объяснится?
— Конец связи.
Прекрасный лик Ясмин сменился красной физиономией[65] Абделя Гамаля Нафера, который в обращении к нации принялся рассказывать какой-то дурацкий анекдот о ежике и прапорщике. Но мое внимание отвлекло падение с потолка на постель действительно волшебного пластмассового яблочка, судя по этикетке, сделанного в Японии, и очень модного балахона, скрывавшего в своих складках не только пол, но и возраст, социальное происхождение, род занятий, национальность и количество детей от предыдущих браков.