– Петр Николаевич, скажите, Елена когда-нибудь вела расследование крупного дела, чтобы обвиняемые ей угрожали?
– Думаешь, что на нее был рассчитан взрыв? Ну даже и в голову ничего не приходит. Лена раньше на темняках сидела, мелкие кражи, а после декрета вышла к нам по рекомендации ее начальницы, год как только работает. Единственное крупное дело, которым она занималась, было по таксисту, что своих пассажиров убивал. Серия убийств в крупных городах тянулась несколько лет, помнишь?
– Да, так он же вроде с собой покончил в тюрьме еще до суда, – вспомнил Лев обсуждаемое в кулуарах громкое и долгое расследование.
– Вот именно что, поэтому ее с тобой на похожую серию преступлений отправили, проверить, нет ли совпадений. Так что врагов особо она не нажила, к счастью.
– Ну тоже хорошо, можно эту версию оставить. Подумаю, пока конкретных деталей маловато, чтобы выводы делать. Утром сообщу, что еще в голову пришло.
Он не стал рассказывать Орлову о Дымове, обнаженной женщине на полустанке, странном поведении проводницы. Это отдельные факты, которые никак не укладываются в логическую цепочку. Сейчас лучшее, что можно сделать, – принять душ, выбрать вещи с чужого плеча и составить список вопросов на бумаге. Этот ритуал всегда помогал Гурову упорядочить мысли и действия, направлял его по верному пути.
Через несколько часов наконец проснулся аппетит, но трогать домашний обед, который великодушно предложил ему Егоркин, Лев Иванович постеснялся. Он порылся в шкафу, почти вся одежда оказалась ему по размеру, хотя выбор был и невелик: парочка спортивных костюмов да парадный костюм с отливом, лента «свидетель жениха» в кармане. «На свадьбу не собираюсь, так что буду спортсменом», – принял решение Гуров и переоделся в синий спортивный комплект из толстовки и штанов, наконец избавившись от въедливого жженого запаха. Сверху он накинул дубленку и кепку. Остальное после стирки проветривалось на провисших балконных веревках под зимним ветерком. Перед выходом Гуров окинул себя взглядом и не удержал смешок – из зеркала на него смотрел провинциальный полубандит из 90-х годов.
На скрип старых ступенек сразу откликнулась старая Настастья, дремавшая на своем посту у окна.
– Ох, как издалека на сыночку моего похож, такой же ладный! Прямо радостно на сердце. Прогуляться собрался? Это правильно, подыши, подыши воздухом. Места у нас хорошие. В церкву зайди, воды живой выпей, от всех болячек лечит, чудеса творит. По всей Рассеи ее знают.
– Да, пройдусь. До вокзала мне вот по этой дороге налево? Долго идти?
– А у нас поселок махонький, хоть налево, хоть направо иди. Дорога одна, от завода и до вокзала. Да церква между ними. Не ошибешься. Ты поди голодный, держи, угощайся. – Сухонькая ручка просунула между решеток сверток из салфеток. – Сама пекла блинчики, на нашей воде святой. Лежачую мою не поднимает вода-чудесница, так хоть блинчики на ней готовлю, добавляю помаленьку. Может, тебя подлечит, зеленый весь от работы.
– Спасибо! – Довольный неожиданным угощением, Лев Иванович забрал сверток и зашагал по узкой асфальтовой дорожке вдоль стареньких трехэтажек, по пути за пару минут расправившись с еще теплыми блинами.
До самого вокзала он практически не встретил ни одного взрослого человека. Вдоль полоски из низеньких домов шумела лишь пара школьников, пытавшаяся впрячь в санки большую лохматую дворнягу. По магистрали, которая разрезала город, проносились длинномеры. Судя по болтающимся бокам, они шли в глубину города пустыми, а обратно возвращались до отказа набитые грузом.
«Что они везут из этого поселка? Кажется, что-то Егоркин, а потом Настасья говорили о розливе святой воды. Может, она и святая, но после блинов плечо болеть не перестало», – на ходу размышлял Гуров.
Неспешно, чтобы снова не впасть в обморочное состояние, он дошел до низенького здания фельдшерского пункта. Снаружи старая постройка еще сильнее, чем изнутри, резала глаз неухоженным видом. Деревянные стены вспучились и местами прогнили, зияя черными проломами, все линии крошечного домика были перекошены, видимо, из-за просевшего фундамента. Рамы с облупленной краской, огромные пятна плесени по всему фасаду наводили на унылые мысли о крайней бедности поселка. Возле крыльца толпились пациенты, стараясь протиснуться поближе к худому священнослужителю в черной ризе. Тот монотонно читал молитву, окропляя огромной кистью людей перед собой.