Выбрать главу

– Точно! И он может у них скрываться. Если мы сегодня найдем Дымова, то можно будет взять его под стражу и переслать в районный центр для дальнейшего следствия. Завтра тогда уеду. – Егоркин ликовал от такой скорейшей развязки дела. – У жены день рождения через два дня, вот как удачно получится.

У Гурова невольно вырвалось:

– Подожди, не все так просто. А если он не признает вину? Надо будет скрупулезно проверять все факты.

– А куда ему деваться, Лев Иванович?! Все улики говорят о том, что виноват в совершении преступления Дымов. Напился, взорвал не как планировал динамит и сбежал. Кто же еще!

– Ну, будем разбираться, – неопределенно ответил оперативник, чтобы не смущать парня непроверенной информацией.

Сам он не торопился выходить из квартиры. Только после того, как все вопросы и версии были сформулированы за время употребления двух чашек крепкого кофе, он отправился в путь. Его встретило старческое покашливание за окном – бабка Настасья находилась на своем посту.

– Доброе утречко, с самого рассвету на ногах и по делам побежали? Пока молодые, надо бегать, а я уж вот отбегала свое.

– Доброе, – поприветствовал старушку Гуров, вытащил шапку вчерашнего преследователя и показал ей: – Не знаете чья? Нашел вчера возле лестницы, когда к бабе Соне за беляшами бегал.

– Ох, Сонька кулинарка, умеет жарить, тем и зарабатывает. Дочку выучила одна, квартиру ей и внуку в районном центре купила.

– Ничего себе, – удивился Гуров. – Беляшики-то хороший барыш приносят.

Но бабка Настасья только покачала головой:

– Да чего завидовать-то, Соня после смерти мужа дочку одна тащила. Хоть и девка дурная, гулящая, прижила без мужа ребеночка, а все ж родная кровь. Вот и помогает. Себе ничего, даже ремонт в доме не делает, мол, старая, и так сойдет. Все для них бегает торгует. Так что и не видела никогда хорошей жизни, хоть крутится как белка в колесе. – Она приоткрыла окно, протянула руку и принялась щупать шапку. – Малец какой-то потерял, размер-то детский. Ух мать ему уши надерет. – Скрюченные старческие пальцы нащупали что-то в подкладке, и старушка вывернула шапку наизнанку, подслеповато морщась без очков. – Ох, ладанка зашита. Так тогда понятно, чья потеря, это сынок попа нашего шапку посеял. Матушка Лидия до таких штук охоча, она и мне предлагала сосуд со святой водой нашей болезной вшить в постельное белье, чтобы та на поправку пошла. Чтобы, мол, бог с ней всегда был. Да слепа я уже шитьем заниматься.

– А где священник живет? Давайте я занесу пропажу, познакомлюсь заодно.

– Зайди, зайди, попроси у него рукоположения. Он ведь, почитай, святой, хоть и не признанный. За грехи наши страдает, слезьми кровавыми плачет, как Иисус. Чудеса происходят со всем, к чему прикоснется. Ты иди к церкви, как шоссе перейдешь, так сразу и увидишь, купол золотом горит. Там он почти всегда, страдалец наш, чудотворец, за грехи наши поклоны бьет. Воду святит, чтобы излечение подарить всем страждущим.

– Спасибо. – Лев кивнул на прощание и пошел, удивляясь про себя, как сразу изменилась Настасья, как только речь зашла о чудесах от местного батюшки.

Глаза у старушки загорелись, в голосе послышались восторженные нотки, а взгляд стал словно стеклянным. «Да уж, религия – опиум для народа», – в изумлении отметил про себя Лев Иванович. Сам он в церкви редко бывал и не считал себя верующим. Однажды довелось ему расследовать дело о сектантах, тогда он увидел, насколько сильно проповедники могут лишать разума людей, превращать их в послушных зомби, которые готовы безрассудно выполнить любой приказ своего пастыря.

Оперативник быстро пошел по уже знакомому пути: шоссе с нескончаемым потоком из тяжелогрузов; облупленные трехэтажки с вымершими дворами, сегодня даже детей во дворе видно не было. Возле медицинского учреждения он приостановился, обошел здание по периметру, всматриваясь в обшарпанные, вздутые от разрушительной сырости, стены. В его бывшей палате окна были распахнуты, койки внутри без матрасов, сияют железными панцирями. Всех пострадавших, его соседей по палате, перевезли в районный центр, и фельдшерско-акушерский пункт вновь опустел в ожидании редких пациентов. Гуров не успел свернуть за угол, как расслышал тихий шепот, жалостный, с нотками слез: