Глава 2
Снег начал идти к вечеру. В темноте редкие снежинки были похожи на чванливых балерин, брезгующих показывать свое высокое искусство перед незатейливой публикой. Медленно и надменно кружась, они плавно опускались на землю, словно танцуя фантастический танец, состоящий из сложных пируэтов.
Вначале это было красиво. Снежинки блестели в свете ночных уличных ламп. И можно было, прижимаясь лбом к ледяному оконному стеклу, увидеть каждую из них, с красивым трагизмом навсегда уходящую в темноту, вниз.
Но так продолжалось недолго. Потом началась метель. Какие там балерины – снег повалил сплошным потоком, накрывая город белой пуховой периной, сплошной, плотной, не рассыпающейся от прикосновения рук!
К вечеру усилился ветер. И Одессу основательно замело буквально за час. Улицы опустели. Не было слышно ничего, кроме завывания ветра, который, как изголодавшийся волк, шастал в поисках добычи по опустевшей, совершенно обезлюдевшей земле.
А в комнате было хорошо и тихо. Поплотней закутавшись в шаль, Таня прижималась лбом к ледяному стеклу, стараясь унять бешеные, тревожные мысли, так похожие на беснующуюся метель за окном.
Уютно потрескивали дрова в «буржуйке». Ее черная дверца была слегка приоткрыта, и отблески пламени бликами падали на старый паркет, меняя свои цвета с удивительной скоростью, как стекляшки в детском калейдоскопе. Но Таня на них не смотрела.
Она специально повернулась спиной к комнате, стараясь не глядеть на стол. Ничего, ничего не должно было ее отвлекать. Но тут скрипнула дверь. На этот неожиданный звук Таня поневоле обернулась. Дверь отперли своим ключом – это мог сделать только один человек.
Как некстати это было именно сейчас! Какую жестокую шутку сыграла злая судьба в этот вечер! У Тани мучительно сжалось сердце – все повторялось, как в страшном сне. Словно опять был калейдоскоп, только на этот раз уже не детский, с цветными стекляшками, а с отблеском адского пламени, страшные зубья которого пожирали живую плоть.
Фыркая и отряхиваясь от снега, в комнату ввалился Володя Сосновский. Весь он был белоснежным, словно закутанным в саван. Единственный человек, которому Таня дала ключ от своей комнаты…
Как она могла это сделать, Таня давно уже перестала понимать. Просто однажды отдала Володе его сама, и это означало… Ни Таня, ни Володя так и не поняли до конца, что это могло означать.
Их роман, словно с новой силой вернувшийся к истокам, давно перерос бешеные вспышки страсти и то неистовство кипящей крови, когда-то бросавшие их друг к другу в объятия. Их отношения вышли на новый, более духовный уровень, став всегда удивлявшим Таню странным единением душ. Это превращало в волшебство самые обыденные вещи.
Так же удивительно и волнующе, как когда-то заниматься любовью, было сидеть вдвоем в темной комнате, держась за руки, и молчать – ни о чем. Это наслаждение от прикасания к чужим мыслям наполняло душу ее таким невиданным восторгом, что мир словно останавливался, замерев в самую изумительную секунду. И Таня даже боялась дышать, чтобы не спугнуть это волшебство.
Она всегда читала мысли Володи словно открытую книгу. Он был единственным мужчиной в ее жизни, с которым у нее это происходило. И Таня замирала от ужаса, только подумав о том, что все это может прекратиться в любой момент. А в том, что это прекратится, она не сомневалась ни секунды. Уж слишком печальным был опыт ее прожитой жизни. Таня ранила душу до крови, словно шла босиком по острым камням прибрежного волнореза, когда вспоминала свое прошлое.
Роман с Володей, переросший пьянящие восторги любви, годы страдания, ненависти, боль, был теперь, по ее определению и чувствам, чуть мерцающей отдушиной, из которой исходило удивительное тепло. И это тепло согревало даже в такие моменты, когда не могло согреть самое горячее пламя.
А потому Володя все чаще и чаще приходил в ее комнату и в ее жизнь и оставался до утра, и на следующие сутки был в ее комнате и в ее жизни. И Таня прекрасно знала: что бы дальше ни произошло с этими воскресшими чувствами, место Сосновского в ее душе уже никто и никогда не сможет занять.
Это напоминает шрамы на коже, ведь каждый остается до конца жизни. Но иногда так бывает и с людьми.
– Ну и метель сегодня! – отфыркиваясь, Володя снимал пальто и фуражку, развешивая все это на вешалки возле «буржуйки». – Еле к тебе добрался! Кошмар! Думал, уже не дойду. Трамваи в городе вообще не ходят. Ничто уже не ходит. Одно счастье, что недалеко.